Одна кровь на двоих
Шрифт:
Игореша покрылся румянцем стеснения и, видимо, произвел подстольный удар по сексапильным ногам подруги, отчего девица тихо ойкнула.
— Нет, я не спецназовка и не эмчеэсовка, — улыбнулась Машка. — Просто хорошо плаваю.
— Да-а... — подрастеряла жгучести интереса барышня. — А кем же вы тогда работаете?
«Тогда» прозвучало как недоумение: «А кем еще можно работать?», что-то этом духе.
«М-да! Клиника!» — уныло подумала Машка, привыкшая общаться с представителями молодого
умными, интересными, грамотными, балбесами, конечно, иногда, но по причине молодости и бесшабашности.
Но все же не смогла удержаться и процитировала по-французски:
Дитя, прелестное дитя!
Ты в двадцать лет играешь в куклы
Мужских желаний и страстей и рокируешь кавалеров
По рангу значимых мастей...
Победный подхватил:
Ты все на свете знаешь точно:
как пить чаи, что говорить,
Не позволяя многоточью призывно разум твой будить...
Машка всем корпусом развернулась к Победному, сияя от радости:
— Вы говорите по-французски!
Костер внутри пыхнул, напоминая о себе. Дима улыбнулся ей навстречу — такая она была необы кновенная...
Эпоху назад, когда он гулял с шестнадцатилетней Машкой по городу и заговорил с ней на английском, она всплеснула руками от радости, восторженно просияла глазами и воскликнула на всю улицу:
— Дима! Ты говоришь по-английски!
Он расхохотался:
— Машка, нельзя так радоваться чужим успехам, сожрут!
— Да я чужим не радуюсь. Я твоим радуюсь!
Они бродили, разговаривали на английском,
так что милиционер проводил их подозрительным взглядом. В закрытом военном городе Севастополе иностранцев не было, и люди, разговаривающие на другом языке, вызывали поэтому определенные вопросы; они сбежали от милиционера, хохоча. А Машка крикнула на бегу блюстителю порядка:
— Мы тренируемся!
Это она его сподвигла к изучению на уровне совершенства языка. Восемнадцатилетнего Диму заело, что двенадцатилетняя шпингалетка трещит по-английски, как на родном, а он...
От тоски безбрежной на службе он выучил немецкий, чтобы занять чем-то голову и прогнать муторные мысли. Это оказалось несложно: изучая английский, он для себя выработал систему, применимую к изучению любых языков, ну а французский совсем легко пошел. Между делом.
— Говорю, — признался он с допустимой долей самодовольства.
Она сияла серебром восторженных, как у той, далекой Машки, глаз.
— Это же малоизвестный, забытый французский поэт девятнадцатого века, его еще обвинили в шпионаже за то, что он писал «пить чаи», когда Франция воевала с Англией. Я только поэтому запомнила это стихотворение! А вы?
— А я набрел как-то на букинистическую лавочку в Лионе, перелистывал книги и наткнулся на эти строки, и подумал: «Времена меняются, нравы остаются» — и почему-то запомнил.
— Ну, говорите по-русски! Нам же тоже интересно! — капризно призвала девуля напротив.
Маша с Димой дружно повернулись на голос. Осип, слышно только для Димы, тяжко вздохнул рядом.
Пятна конфуза на лице Игоря Алексеевича разгорелись особенно ярко, оттеняемые белой нашлепкой на лбу, гости, слышавшие требование барышеньки, более открыто, чем Осип, покашливали в кулачок и вздыхали.
Похоже, только девуля и сидящая рядом с ней подруга, вчерашнее «украшение» пляжного отдыха Игоря Алексеевича, чувствовали себя раскованно и в полной радости.
Машка развеселилась: действительно, им же тоже интересно, чтой-то гости надумали балабо-лить по-французски!
— Простите, вы что-то спросили? — весело
уточнила она.
Девуля переглянулась с подругой: «Ачё я спросила?» Ах да!
— Я спросила. кем вы работаете!
— Я историк.
— А-а-а... — Девица явно потеряла всякий интерес к объекту. Удержавшись, надо отдать должное, от пренебрежительного жеста рукой.
Игорь Алексеевич опомнился и поспешил спасти ситуацию, подскочил, подхватил бокал.
— Господа! — потребовал он внимания. — Предлагаю тост за прекрасную женщину, которая, не имея специальной подготовки, будучи простым историком...
На этом месте Осип хмыкнул, Дима услышал и решил, что Осип Игнатьевич устал от витиеватости построения фраз хозяином застолья — до этого гости пережили четыре пышно расцвеченных словесами и оборотами тоста.
— ...не-задумываясь кинулась спасать тонущего человека! За вас, Мария Владимировна!
— Благодарю! — ответила Мария Владимировна.
Подняла бокал, и наблюдавший за ее движением Дима увидел на первой фаланге безымянного пальчика родинку в виде подковки.
«Моя!!» — яростно, неистово, как наваждение, полыхнул в нем, сметая все препоны, удерживаемый, контролируемый до сих пор огонь.
Зарычало зверем, утробно, каждой клеткой, обожгло мозг!
«Не отпущу!! Будь ты хоть трижды мать, хоть трижды чья-то жена! Как ты могла меня не узнать, черт тебя побери!!»
Он не тост поддерживал, выпив махом остатки вина в бокале!
Сидя. Встать, как все мужчины за столом, выражая уважение даме, он не мог!
Все! Надо заканчивать этот балаган! Он отвернулся — смотреть на нее не мог. рычавший в нем зверь метался, не слушая его приказов, требуя заграбастать прямо сейчас, утащить в берлогу и не выпускать!