Одна минута славы
Шрифт:
Она уже снова хотела погрузиться в размышления о том, могла ли Лариса убить Ляльку, да и Ингу тоже, как снова зазвонил телефон. «Нужно поставить определитель номера, — она давно хотела это сделать, но каждый раз откладывала по причине собственной лени. — А как было бы удобно — смотришь на номер, если телефон редакции или Бунина, то не берешь трубку, а так гадай теперь…»
— Алло.
— Ну почему же ты мне не звонишь?! — с ходу обругала ее тетка. — Почему, чтобы услышать твой драгоценный голосок, я должна разыскивать тебя по всей Москве?!
— Что
— Ничего себе с утра?! Третий час дня, между прочим!
— Да?! — Она мельком взглянула на часы и ужаснулась. Нужно катить к Борисычу, а то точно ползарплаты снимет.
— Есть ли надежда увидеть тебя когда-нибудь? — осведомилась тетя. — А то ведь я в воскресенье улетаю в Варшаву. Принеси хоть фотографии, чтобы я могла племянницей перед подругой похвастать.
Алена пожала плечами. Тетку Таю, мамину сестру, она любила, правда, странною любовью. Любить она ее предпочитала на расстоянии. При встрече же начинала ненавидеть ровно через пять минут, ни секундой больше, временной интервал, проверенный годами. Стремительный процесс превращения любви в ненависть начинался всегда одним и тем же теткиным вопросом: «Так, значит, ты еще не вышла замуж?» Дальше следовали либо теткины подначки, либо душеспасительные беседы, а то и громогласные обвинения в отсутствии ума, проще говоря, развитие скандала определялось теткиным настроением.
Тем не менее по телефону с ней было очень приятно поболтать. К тому же родителями Алены на нее была возложена основная ответственность за жизнь дочери, с чем она справлялась великолепно, то есть абсолютно не вторгалась в ее быт. Зато всегда отчитывалась перед матерью: мол, все хорошо, девица взрослая, не пропадет, и не беспокойтесь понапрасну, я держу все под контролем. Контроль же она вела из соображений, что подопечная действительно взрослая, поэтому, когда плохо станет, сама обратится за помощью. Изредка звонила, приглашала в гости и не обижалась, если ее приглашения принимались без энтузиазма — Алена редко забегала к тетке, по уже изложенным выше причинам.
— Ну так навестишь одинокую родственницу? — спросила та.
— Дел много, — уклонилась от прямого ответа Алена и быстренько перевела разговор на другую тему: — А что у вас в театре творится?
— Как всегда, сумасшедший дом, — вздохнула тетка Тая, — «Гамлета» ставим.
— Ничего себе! Нужно будет к вам заехать.
— Пока смотреть-то нечего, только роли распределяют, да по моей части, в смысле костюмы утверждают, ну и декорации.
— А кто ставит?
— Сам главный. Перенес принца датского в наше время. В общем, очередная «Женитьба Подколесина», — с горечью закончила она. — Страдать будут в кожаных штанах. Моя работа пока не требуется.
— Ладно, я все равно забегу, — пообещала Алена, с тревогой взглянув на часы.
— Знаешь, в Доме художника дядя Вася выставляется, — радостно сообщила та, словно в Доме художника не выставляется каждый, даже не имеющий никаких художественных талантов. Будто бы это привилегия гениев.
— Не пойду, — отрезала Алена. — Я еще с прошлого раза не отошла — до сих пор кошмары снятся. Как вспомню бабушку без головы, просто жить не хочется.
— Тоже мне, тонкая ценительница! Между прочим, эта скульптура по-своему гениальна. Ну что ты еще можешь вспомнить из того, что видела? А бабушку без головы никогда не забудешь.
— Как-нибудь прожила бы без этого эстетического наслаждения, — буркнула Алена, с трудом изгоняя из памяти тщедушное и безголовое изваяние.
— Дядя Вася очень обидится, — тетка умела надавить. Дядя Вася, которого она с детства иначе и не звала, был постоянным теткиным ухажером, так как жил в том же подъезде и ходил за ней тихой тенью без малого лет двадцать, несмотря на все теткины романы и замужества. Тетка его периодически поила чаем, но никогда не обольщала надеждами, даже в самые тяжелые времена. Именно это она и называла интеллигентными отношениями.
По существу, дядю Васю уже давно никто не считал женихом, скорее другом семьи — его приглашали на праздники и вообще относились к нему по-родственному. Так что не пойди она на выставку дяди Васиных работ, все расценили бы это как проявление вопиющего неуважения. Словом, все старшее поколение осудило бы.
— Ладно, — сдалась Алена, снова с тревогой посмотрев на часы, — завтра и пойдем.
— Ты вот что… Купи мне нож, у тебя там магазин на углу, фирменный. Ножи у них, я давно такой хотела — самозатачивающийся. — Последнее слово она произнесла с уважением в голосе.
— Ой, теть Тай, ты же меня знаешь — я непременно забуду!
— А ты постарайся не забыть — самозатачивающийся, с рубчиками на лезвии.
— Не знаю, по-моему, ножи могут только самозатупляться, а как там насчет наоборот — не слышала, — проворчала Алена, уж очень ей не хотелось таскать в своей дырявой голове память о каком-то там ноже, да еще переться за ним в магазин. Одно из двух — либо она благополучно забудет о нем, либо покупка этого ножа превратится в долгую пытку — ходить в магазин, вечно опаздывая, тыкаться в закрытую дверь и прочая муть — до посинения. Нарисовав себе столь безрадостную перспективу, Алена предпочла сразу же забыть о теткиной просьбе. Впрочем, она все-таки пообещала, что нож купит при случае и фотографии для нее захватит, хотя именно про фотографии она уже месяцев пять как благополучно забывала.
День у нее явно не задался. Вылетая из квартиры, она успела уже хлопнуть дверью, но вспомнила, что забыла дискету со статьей на столе. Пришлось снова лезть в свою обширную сумку в поисках ключей. Сумка ее представляла собой кожаную котомку, которую она давно обозвала «черной дырой». В нее можно было кидать что угодно, размеры позволяли, однако выудить это назад было делом утомительным, порой сопряженным с огромными нервными потрясениями. А уж что касается ключей — то тут с ума можно сойти, пока найдешь!