Одна на краю света
Шрифт:
Быстро ставлю тент, в девять вечера резко холодает. На улице безветрие. Мне показывают марсианский закат: синие облака на фоне кроваво-красного неба. Может, это начало бабьего лета?
Под утро, замерзнув, снова просыпаюсь, отмечаю, что не так уж и холодно, однако снова никак не могу заснуть от этого самого холода. Шесть утра. Побарабанил снежок по тенту, это редкая крупка, такой не завалит. Где же лето? В оцепенении дремлю еще почти до десяти.
Ставлю воду на горелку и вижу, что проглядывает солнышко! И ветра почти нет. Как поешь, сразу улучшается настроение, и строятся планы. Например, наловить побольше хариусов, сделать запас и гулять здесь по горам в окрестностях реки, не торопиться уплывать вниз. Еще встретить бы людей на перевалбазе, что помечена на карте у реки в 170 километрах отсюда ниже по течению.
До обеда лениво собирала каяк под тентом, и внутри домика стало даже тепло. Снег стаял в долине. Не могу растягивать оставшийся мизер продуктов, засыпаю в котелочек полновесную порцию крупы — будь что будет. После обеда в опустевшей пластиковой банке остался маленький сиротливый комочек топленого масла у стенки — еще на раз хватит. В пепсикольной полулитровой бутылке подсолнечного масла тоже на донышке — на один раз.
Вот и долгожданный миг — я плыву! И с ногами верхом на деке, и по-настоящему загрузившись внутрь. Правда, вылезать из каяка и протаскивать его по мелям приходится довольно часто, но все же не постоянно! Однако, при частых выскакиваниях из лодки ноги в мокрых сверху капроновых штанах все время обдуваются, охлаждаются, это не то, что постоянно сидеть в теплом микроклимате задраенного «юбкой» внутреннего пространства каяка. Но это мелочи!
По карте верхний участок Пегтымеля казался мне крутым для сплава: на двадцатикилометровом протяжении перепад высоты составлял 5 метров на километр. Это неплохой уклон для сплава. Падение реки было ступенчатым. И действительно, пока Пегтымель тек в едином русле, я частенько скатывалась крутыми горками-шиверами — по выраженной струе, объезжая камешки, делая зацепы — в общем, применяла сплавную технику. При впадении притока на сбойке струй я даже чуть не перевернулась, но вовремя поставила опору на весло. «Ого, меня еще и подкусывает!» — вхожу я в азарт сплава. Вода показывает мне фокусы, от которых я уже отвыкла, даже крен не держу!
Однако расход воды в реке сейчас был мизерный. И чуть только русло начинало разбиваться на протоки, как на перекатах сразу становилось меньше воды, и приходилось выскакивать и проводить каяк.
В небольшом омутке за перекатом увидела стрельнувшую под водой маленькую тень. Зачаливаюсь и ловлю рыбу. Одну за другой выуживаю трех мелких пятнистых рыбешек. Это красная рыба, позже узнаю, что зовется она мальмой. Рыбки настолько верткие и мелкие, что для того, чтобы не потерять их на гальке, засовываю их всех в карман штанов, застегиваю молнией, чтобы не улизнули. Как ни стараюсь поймать еще, ничего не выходит, видимо, в этой ямке их больше нет. Что ж, ухи хватит как раз на мой маленький котелочек.
Чукотское гостеприимство. «Я буду есть!»
Знаете ли вы, дорогой читатель, что значит почувствовать запах дыма к вечеру утомительного сплава по мелководной речке с постоянными перекатами и почти сухими каменными горками? Когда вы находитесь в безлюдных районах центральной горной части Чукотки в полном одиночестве вот уже три недели, когда у вас осталось меньше килограмма продуктов, лето на исходе, ночами палатку засыпает снегом, леденящий встречный ветер лишает сил, вместо желанных хариусов изредка ловится маленькая мальма, а до поселка на побережье остается более 300 километров неизвестного пути? Такое чувство не поддается описанию.
Итак, почуяв божественный аромат жилья, неповторимый запах дыма ив, я насторожилась, как зверь, и, в бинокль выискав силуэты пяти яранг на дальней прирусловой террасе, стала приплясывать от радости: «Я буду есть!»
Не стряхивая воды с ног, плюхаюсь в лужу, натекшую в каяк, и быстрее, быстрее гребу вниз. Ну сейчас, сейчас река подойдет к террасе, где стоят белые яранги. Но нет, все не приближается. Видимо, так и не подойдет, я уже начинаю удаляться. Все! Бросаю каяк и, не снимая бинокля, спасжилета и «юбки», легкой поступью бегу к становищу. Просто лечу, ощущая свою невесомость, быстро и легко, не задыхаясь, длинными прыжками, не разбирая, что под ногами. В беге я чувствую себя легкой ланью, чувствую, насколько человек гармоничен с природой. И наслаждаюсь от такого бега. Наверное, я дошла до такого веса, который и нужен человеку для счастья.
Взлетаю на насыпь террасы — и вот они, люди! Чумазые прекрасные ребятишки, вывалянные в оленьем ворсе с всклокоченными, давно нечесаными волосами. Мужчина в засаленном до блеска пиджаке и потерявших на коленях первоначальный цвет солдатских галифе. Все они немного настороженно смотрят на меня. «Здравствуйте! Я путешественница, плыву вниз!» — представляюсь я. Мне хочется обнять и поцеловать их всех, но я все-таки сдерживаюсь. «А мы гадаем, человек от реки, в бронежилете — тут передавали, заключенные сбежали», — мужчина широко улыбается. — «Пойдемте вон к той яранге. Там хозяйка сейчас есть, чай попьете».
Чукчи — удивительно гостеприимный народ. Чай — это только начало, предлог. Нагнувшись, прохожу внутрь кажущегося темным после улицы пространства яранги. Посередине жилища окружностью из камней выложен очаг. Яранга пропитана неповторимым ароматом дыма ивовых веток. Хозяйка, облаченная в красно-синий синтетический тренировочный костюм, черноволосая, черноглазая молодая женщина, моя ровесница на вид, хозяйничает у огня. В котле, свисающем на металлической цепочке, что-то кипит, у очага стоит черный от сажи чайник.
Прочный, хитроумно поставленный деревянный каркас, прокопченный и отполированный дымом и временем, обтянут рэтемом — покрышкой, сшитой из выделанных оленьих шкур, а местами с вкраплениями кусков брезента. Вдоль стены лежат дрова — части сухих разлапистых ивовых кустов. На перекладинах каркаса развешаны и коптятся под дымом куски оленьего мяса, гирлянды кишок, покрытых нутряным жиром, рыбьи потрошеные тушки. Висит здесь и каменный божок — продырявленный камень.
Мы находимся в так называемом чоттагыне — холодной хозяйственной части яранги. Спят люди в меховом, шерстью внутрь, пологе — по-чукотски — йороны. Полог представляет собой прямоугольный невысокий короб, крепящийся на горизонтальных перекладинах каркаса и оттянутый сверху веревкой. Этакая палатка без дверей под высоким основным куполом яранги за очагом напротив входа. В доме может стоять 2 отдельных полога — как бы двухкомнатная квартира. Под пологом расстелены шкуры, на них спят, ими и укрываются. Но все эти тонкости быта я отметила уже потом, а сначала все мои помыслы были устремлены к еде.
«Ой, вы, наверное, голодная, а чем же вас покормить?» — хозяйка начала оправдываться, видимо, это здесь такая традиция — ругать перед гостями свою стряпню. «У меня ведь только суп сейчас готов, а я добавила туда нутряного жира, вам, наверное, будет невкусно», — запричитала она. «Невкусно!!! — я чуть не подпрыгнула. — Такого не бывает! Я все буду, я все ем!»
Позже Тамара, так звали хозяйку, рассказала мне, как недавно у нее гостил этнограф, прибывший сюда на вездеходе, который мог есть только молочную кашу, которую она ему специально и готовила. Поэтому и усомнилась сначала в моих способностях.