Одна на миллион
Шрифт:
– Хорошо, тогда я сейчас поеду домой, высплюсь, а завтра с утречка – в Кочурино.
– Правильное решение, – согласился со мной участковый и стал рисовать схемку, дабы облегчить мне поиск больницы.
Мы попрощались, и я вышла из кабинета. В двух шагах от двери копошилась уборщица. Не нравилось мне ее любопытство, ой как не нравилось!
Я подошла к своей «девятке» и обратила внимание на фонарный столб, облепленный рукописными объявлениями. Кто-то хотел продать теленка, а кто-то купить свиноматку. Похоже, купля-продажа живого мычаще-хрюкающего товара
Я улыбнулась. Все-таки как курьезно воплотилось в жизнь это предсказание! Впрочем, гадание не было таким уж бестолковым, оно подсказало направление, в котором поехали Маша и Миша.
Я села в машину. В зеркале заднего вида нарисовалась уборщица тетя Вера. Она вышла на крыльцо, выплеснула из ведра грязную воду и проводила меня недобрым взглядом. И чем же я ей так не понравилась? «Таня, да выбрось ты эту тетю Веру из головы». Все, уже выбросила и поехала в Тарасов.
На злополучном мосту, где вчера произошла трагедия, меня вдруг посетила мысль, что нападение на вишневые «Жигули» вовсе не случайно. Похоже, кто-то вел ребят с самого Тарасова. Возможно, у них были какие-то документы по «Спиртпрому» на Одесской. Интересно, где эти бумаги теперь – на дне речушки или в больнице? Если они остались у Маши и Миши, то я надеялась заполучить их и преподнести Кирьянову в качестве презента.
Глава 9
Без пяти восемь я подъехала к больнице, в которой находилась дочка моих клиентов. Вот уж Машка удивится, увидев меня на пороге своей палаты! Разумеется, букета цветов и авоськи с апельсинами я с собой не захватила. Пусть ее родители встречают с оркестром, если захотят, конечно.
Я вышла из машины, чтобы немного размяться и покурить. Не успела я достать сигарету, как на горизонте показался джип с открытым верхом. Конечно, в нем сидел Николай Трунов. Я разулыбалась, как дурочка, и бросила недокуренную сигарету.
– Здравствуйте, Татьяна, – сказал Трунов, выпрыгивая из машины. – Как спалось?
– Замечательно.
– Пойдемте. – Николай легонько подтолкнул меня вперед. – Это очень хорошо, что вы не опоздали, а то у меня времени мало. Начальство из райцентра приезжает, в десять по этому ЧП будет разбор полетов. Вчера, оказывается, труп утопленника идентифицировали.
– Да? И кто же он?
– Дважды судимый Степанченко Владимир Родионович, уроженец Тарасова, – сказал Трунов, открыл дверь и галантно пропустил меня вперед.
Мы сразу же наткнулись на больничного сторожа, худого старикашку в застиранной военной рубахе. Поскольку участковый был в милицейской форме, то нас безоговорочно пропустили в больницу, без всяких белых халатов и сменной обуви. На мое удивление, это сельское медучреждение имело вполне презентабельный вид. Стены вестибюля были отделаны нежно-голубым сайдингом, на подвесном потолке в интересном порядке горели многочисленные встроенные лампочки, даже ступеньки на второй этаж были мраморными.
– Знаете, один известный тарасовский предприниматель появился на свет в этой больнице, вот он и помог с ремонтом. Сейчас мы зайдем к главврачу, узнаем о состоянии здоровья наших ребят, а потом уже навестим их. Вы к ней пойдете, а я – к нему. Не возражаете?
Я не возражала, меня устраивал такой сценарий. Тем временем мы зашли в приемную главврача. Секретарши там еще не было, и я постучала дверь с табличкой «Главный врач Абакшонок И.К.».
– Войдите! – раздалось из-за двери.
Мы вошли.
– Здравствуй, Иван Кузьмич! – сказал Николай, а я в знак приветствия лишь кивнула.
На вид Абакшонку было лет пятьдесят пять. Украшением его вытянутого лица, безусловно, являлась небольшая седенькая бородка, которую он то и дело поглаживал. На носу громоздились совершенно безобразные очки в старомодной роговой оправе. Стекла зрительно увеличивали глаза.
– Доброе утро! – приветствовал нас главный врач сельской больницы. – Чем обязан? Хотя я, кажется, догадываюсь, вы насчет тех молодых людей, которых я позавчера подобрал на дороге. Присаживайтесь, пожалуйста. Знаете, этика врача не позволяет мне быть равнодушным к людям, которые нуждаются в медицинской помощи. Я давал клятву Гиппократа и ни разу в жизни ее не нарушил. Мне без разницы, есть ли у человека страховой полис или его нет. Для меня главное – вопросы здоровья...
Иван Кузьмич еще минут пять говорил о своей фанатичной преданности профессии, и я заподозрила, что здесь что-то не так.
– Простите, – робко встряла я. – Давайте поговорим о конкретных пациентах. Как вы оцениваете состояние здоровья тех молодых людей, которых вы подобрали на дороге и привезли в больницу?
– Да, – вмешался в разговор Трунов. – Можно ли мне их допросить?
– Нельзя, – коротко ответил Абакшонок и с самым невозмутимым видом стал приглаживать свою седенькую бородку.
– Почему нельзя? – удивилась я.
– Нет, если говорить с медицинской точки зрения, то, конечно, нет никаких противопоказаний не только для посещений родственниками, но и для допросов. Более того, я со спокойной душой мог бы выписать обоих. Они получили в стенах нашей больницы необходимую медицинскую помощь, а далее вполне могли бы наблюдаться в амбулатории по месту жительства. Да, для выписки есть все основания, – авторитетно заявил главврач.
– Погодите, вы что же, их выписали? – буквально выкрикнула я, сраженная этой новостью наповал.
– Когда вы успели это сделать? – более сдержанно спросил Николай.
– Нет, молодые люди, вы меня неправильно поняли. Я сказал, что мог бы со спокойной душой их выписать, но я не сделал этого. Они сами, так сказать, добровольно покинули стены больницы. Их отсюда никто не гнал, даже несмотря на отсутствие страховых полисов. Да, они решили, что им больше здесь делать нечего, и ушли. Меня здесь не было, и я их задержать не мог.
– Когда? – в один голос спросили мы с Труновым. – Когда они ушли?