Одна на миллион
Шрифт:
Отец ворчал: какой ей пить? Она здесь почему? Потому что там не просыхала. Скатилась на самое дно! Так давайте ещё тут ей нальём, чего уж!
Вера распереживалась: Серёжа! Как можно! У Линочки полтора месяца назад мама умерла! У неё травма! Её надо щадить, а не гнобить и не принижать!
Вот честно, я бы, может, и прониклась к Вере, не будь она такая вся правильная и добренькая. Может, конечно, это я слишком циничная и испорченная, а она нормальная, такая, какими и должны быть люди. Но не верю я в абсолютную доброту и бескорыстие, хоть ты тресни.
Ну а отец – он как всегда в своём репертуаре.
10
Неделю с лишним я кое-как выдюжила.
Всего раз выбралась в центр – с девчонками встречалась. И то вернулась к девяти вечера, как скромная школьница, хотя наши звали с собой в клуб.
И мне, честно, хотелось с ними, но я преодолела соблазн: соврала, что болит голова и отправилась домой. Ну не говорить же им, что я теперь практически на бобах, потому что отец урезал моё содержание, это стыдно. Я и так считала каждый рубль и напряжённо прикидывала – хватит или не хватит. С завистью смотрела, как подруги беззаботно брали всё, что цепляло глаз.
Я же сама почти не потратила денег, если не считать обед в Марциано, такси в оба конца, ну и так – кое-какие покупки по мелочи. И всё равно отец был недоволен. Брюзжал, мол, вместо того, чтобы заняться делом, я опять гуляла и тратила.
Придумал ещё, чтобы я восстановилась в универе. Или, на худой конец, закончила какие-нибудь курсы. Я сдуру ляпнула: зачем?
И понеслось: тебе нравится быть неучем? Хочешь всю жизнь быть никем? Тунеядкой? Никчёмным паразитом?
На языке вертелись злые слова. Ужасно хотелось огрызнуться, сказать гадость Вере, уйти и громко хлопнуть дверью, но я сдержалась.
Выслушала его тираду молча, а потом выдавила из себя: «Хорошо, папа, я восстановлюсь». Моему терпению можно памятник ставить.
Кто бы только знал, как я ненавижу собственного отца! Всё в нём ненавижу: бешеный нрав – чуть что сразу орать и кидаться оскорблениями, привычку всех и каждого нагибать, заставляя плясать под свою дудку, его массивное лицо и взгляд, в котором явственно читается: «Я всё знаю лучше всех». Но особенно ненавижу его за то, что завишу от него целиком и полностью.
К счастью, наши с ним встречи сводились лишь к совместным завтракам. Потом он уезжал по делам и возвращался обычно поздно.
А вот его Веру, к сожалению, лицезреть мне приходилось гораздо чаще. Одно хорошо – в отсутствие отца она так не утомляла своей доброжелательной болтовнёй.
Но самое мучительное то, что дни тянулись до одури однообразно и скучно. Не происходило ровным счётом ни-че-го.
Ели мы строго по часам. Причём пищу невкусную и полезную, потому что у отца, оказывается, не то гастрит, не то язва. Но и в обед, когда отца дома не бывало, Вобла подавала бульончики и овощи на пару.
В остальное время я почти безвылазно торчала в своей комнате, читала Карлоса Руиса Сафона, смотрела сериалы или зависала в чате.
Нет, разумеется, взаперти никто меня не держал, да и Вера, уезжая в город, всегда звала составить ей компанию. Но с Верой мне уж точно не хотелось никуда, а туда, куда хотелось бы – с пустой банковской картой не поедешь.
А нет, я же ещё сподобилась съездить в универ, узнать по поводу восстановления. Но мне там выкатили такой перечень дисциплин, которые надо будет досдать, что я сразу же расхотела восстанавливаться. Нет, правда, зачем мне нужна эта головная боль?
К концу второй недели я уже готова была от скуки на стены лезть, а отец ничуть не смягчился. Каждый завтрак стабильно клевал мне мозг: бездарь, не учишься, не работаешь и так далее.
Так что зря я тут из себя саму покорность строила и терпела оскорбления. Всё без толку. И денег по-прежнему выделял мне – ну просто слёзы.
Девчонкам нашим я, конечно, наплела, что у меня всё замечательно: живу как сыр в масле, что хочу, то и делаю, папа с меня пылинки сдувает, ни в чём не отказывает. И вообще, не жизнь у меня, а рай. Иначе бы на следующий же день все злорадно обсуждали, что отец скрутил меня в бараний рог и держит в чёрном теле. И ещё от себя присочинили бы всякие унизительные подробности.
Киселёв – единственный, кому я по привычке ныла и жаловалась. Он, во-первых, никому не разболтает. А, во-вторых, утешит и приободрит.
«Энжи, детка, ты не ту тактику выбрала. Тебе, наоборот, надо действовать бате на нервы. Достать там всех, как вождь краснокожих*. И тогда он тебя не только на волю отпустит, но ещё и приплатит».
«Ты отца моего не знаешь. Он сам кого угодно достанет»
«Зато я знаю тебя»
«Ой, я уже не я и вообще скоро тут свихнусь».
«Тебе надо развеяться. Встряхнуться как следует»
«Да как?»
«Бери такси, приезжай ко мне, куда-нибудь вместе рванём, хорошенько оттянемся».
«Да уж. С моими капиталами оттянешься. Если б ты знал, Русланчик, сколько у меня осталось на карте… А следующего доната ждать только в конце месяца. Отец – жмот, каких поискать. Мне теперь даже в приличное место не сходить».
«Ой да брось, скинемся…»
«Даже не смей! Не хватало ещё побирушкой прослыть».
«Ладно-ладно, понял. Буду нем. Репутация – наше всё. А все траты готов взять на себя единолично. Ну что, затусим в субботу?»
Для очистки совести я немного поупиралась, но, в конце концов, Руслан всё-таки уговорил. Ну а что? Прав Киселёв – надо развеяться. А то я и правда в этом унылом царстве скоро умом тронусь.
Я даже повеселела сразу, осталось только дождаться субботы.