Одна на миллион
Шрифт:
30
Анжела
Соболев снова хмурился. То ли у него опять день не задался, то ли Юля наговорила лишнего.
Я села напротив него, выпрямилась, руки сложила на коленях и с самым безмятежным видом уставилась на него. Ни дать ни взять примерная ученица. Но он мой спектакль не оценил. Бросил на меня беглый взгляд, совершенно нечитаемый. Затем отшвырнул ручку на стол, заваленный бумагами. Чёрный с серебром parker, машинально
Шумно выдохнув, он поднялся и прошёл к окну. Встал ко мне спиной, заложив руки в карманы. Постоял так пару минут, не говоря ни слова, потом вернулся, но не в своё кресло, а полуприсел боком на собственный стол с торца, так, что теперь возвышался надо мной. И смотреть мне на него приходилось снизу вверх, что не очень-то удобно.
– И что мне с тобой делать, Анжела? Работать ты не хочешь, поручения выполнять не желаешь, Юлю до слёз довела.
– Я хочу работать и поручения выполняю, – возразила я. – А Юле надо к врачу, нервы подлечить, если она на пустом месте в слёзы ударяется.
Я снова подняла на него глаза, и мне показалось, что Соболев смотрел на меня с раздражением. Даже злостью. Это обидно!
– В самом деле? – изогнув бровь, иронично спросил он. – А что там с «Немезидой»?
– Туда я не поеду, – отрезала я.
– Что ж так?
И как я ему должна ответить? Хозяин «Немезиды» оскорбил меня, потому что его отец был любовником моей матери и по её наставлению украл их деньги и хотел вместе с ней сбежать заграницу? Нет, такие вещи и в близком кругу обсуждать не рвёшься. Да что там, даже наедине с самим собой не хочешь это вспоминать. А уж вытряхивать грязное бельё перед посторонним, а тем более перед Соболевым – нет, нет, нет!
– Просто не хочу туда ехать и всё тут, – упрямо повторила я.
Соболев чуть прищурился и теперь смотрел холодно.
– На работе нет такого понятия – хочу или не хочу, – произнёс он сухо. – Есть задания, которые необходимо выполнять, нравится оно тебе или нет. К тому же, ничего сложного, насколько знаю, тебе не поручали. Самое простейшее, не требующее ни стараний, ни способностей.
– Для дур, короче, – резюмировала я.
Он молча развёл руками, мол, да, увы. И я обиделась ещё больше. Да кто он такой, чтобы записывать меня в дуры? Если меня их железки не интересуют, это ещё ничего не значит. У меня, между прочим, в школьном аттестате всего одна тройка.
Я поднялась, встала перед ним. Вообще, Соболев меня выше, но поскольку сейчас он присел на угол стола, а я на каблуках, то мы оказались с ним вровень. Я посмотрела ему прямо в глаза, пристально и гневно, и вдруг уловила, что он задержал дыхание, затем сглотнул, а взгляд его потемнел.
В груди у меня тотчас задрожало от возникшего напряжения. Казалось, сейчас что-то произойдёт…
Но тут Соболев, словно спохватившись, отвёл глаза в сторону, соскользнул со столешницы и опять прошёл к окну. Не глядя на меня, глухо сказал:
– Анжела, давай так: или ты работаешь. То есть делаешь всё, что тебе говорят, едешь куда тебе говорят. Без этих твоих хочу-не хочу. Или ты не работаешь. То есть вообще здесь не работаешь. Во всяком случае, в пресс-службе. Может, Сергей Иванович пристроит тебя в другой отдел, где можно просто сидеть и ничего не делать.
У меня аж горло перехватило, и защипало веки. И этот жаждет от меня избавиться, а я-то думала, что он…
– Хорошо, Вадим Сергеевич, – я намеренно перешла на «вы», хотя голос мой предательски дрожал. – Я прямо сейчас пойду к отцу и попрошу, чтобы он перевёл меня в другой отдел, раз вы так желаете.
Я вылетела из его кабинета, услышав, как он бросил в спину: «Анжела!».
Да пошёл он! Этого я, конечно, не сказала вслух, но и останавливаться не стала. Помчалась к лифту.
Отец, конечно, тоже сейчас всех собак на меня спустит: тунеядка, бездарь, не смогла сработаться с таким замечательным профи и его суперкомандой, ну и так далее.
Да и пусть.
– Отец у себя? – ворвалась я в приёмную.
Все три девицы ответили в унисон:
– У себя.
Я решительно направилась к его кабинету, хотя, конечно, слегка трусила. Но набрав побольше воздуха, распахнула дверь и шагнула внутрь.
Кабинет отца был раза в три больше, чем у Соболева, и обставлен совсем в другом стиле. У того всё новомодное, сплошь стекло и хром. Ну и ощущение воздуха и света. А у отца – массивная мебель из тёмного дерева. И вообще, всё тёмное, громоздкое, помпезное. Как будто он ещё и таким образом хотел подчеркнуть собственную значимость.
– Что случилось? – спросил он недовольно, завидев меня.
– Папа, переведи меня в другой отдел.
– С чего это вдруг? – нахмурился он грозно.
Сейчас начнётся!
– Сразу скажу – всё я делала, что надо. И вчера, и сегодня. А потом мне велели ехать в «Немезиду», а я отказалась. И я туда не поеду!
– И это всё? – спросил отец.
Я в недоумении кивнула. А дальше он вдруг сделал то, чего я от него вообще никак не ожидала – позвонил Соболеву и сказал:
– Вадим Сергеевич, Лину мою в «Немезиду» не отправляй. И без неё найдётся кому туда съездить. Так?
Я аж ушам своим не поверила. Чтобы отец без всяких вопросов и замечаний просто пошёл мне навстречу – да это просто чудо какое-то.
Слегка ошарашенная я вернулась в наш кабинет. И сразу поймала Юлин взгляд, полный ненависти. Взгляд мимолётный, но очень выразительный. Видимо, Соболев ей уже позвонил и осчастливил. Я не удержалась.
– Нечего меня испепелять. И бегать жаловаться Соболеву тоже нечего. В другой раз скажу папе, чтоб он тебя вообще уволил.
Юля молча поднялась, торопливо накинула жакет, схватила сумку и вышла. Поехала в «Немезиду» сама. Как привязанный за ней поплёлся и Славик, но проходя мимо меня, приостановился посмотрел, как на врага, и сказал, как плюнул: