Одна ночь меняет все
Шрифт:
В итоге, когда я продралась сквозь море народа к барной стойке, его за нею не оказалось. В панике, оглядываясь по сторонам, я выкрикнула: "Эйван!" И проснулась.
Резко сев на диване, я потянула на себя съехавший на пол плед, которым отец заботливо накрыл меня, и посмотрела на часы.
Я проспала не больше двух часов. Видимо, Грэм не досмотрел игру, выключил телевизор и ушёл к себе, позволяя мне отдохнуть. Скорее всего, мои ночные рыдания не остались для него незамеченными.
Встав,
Рука сама потянулась к телефону.
Ни сообщений, ни звонков, голосовая почта пуста. Эта глухая тишина убивала. Эйван больше не пытался связаться со мной. Глен молчал. Друзья из Майами, все, кроме Кристалл, были позабыты и вычеркнуты из списка.
С Крис мы говорили буквально пару дней назад.
– Ты приедешь ко мне? Погостить? – спросила я.
Мне действительно не хватало моей подруги.
– Обязательно, Райли, надо же мне посмотреть, как ты устроилась на новом месте.
Я сморщила нос и усмехнулась.
– Может, ты убежишь обратно в Майами на следующий же день. Тут не особо–то солнечно.
– Меня дождём не напугаешь, – уверяла она.
Крис искренне обрадовалась, узнав, что я всё рассказала Глену.
– И правильно, – поддержала она мой поступок, – чем дольше ты тянула, тем тяжелее это было, ведь так?
– Так, – согласилась я.
Меня до сих пор охватывала неприятная дрожь, когда я вспоминала и невольно прокручивала в голове наш с Гленом разговор. Иногда мне казалось, что я не с того начала, стоило повести разговор по другому пути, и тогда, возможно, и мне, и ему не было бы настолько больно.
Я внезапно вывалила новость о своей беременности на ничего не подозревающего парня, затем накричала на него и прогнала. И чего я теперь жду? Что он придёт и извинится? За что? Это мне впору звонить ему и приносить извинения, чего, естественно, я делать не собиралась. Не уверена, что он вообще захочет со мной говорить или даже просто снимет трубку, увидев, кто ему звонит.
Поэтому, отшвырнув телефон, я отхлебнула от чашки с чаем и уставилась в окно, за которым начинал накрапывать привычный, неизменный Порт Таунсендкий дождь.
~ ~
Подперев подбородок руками, я сидела на небольшой скамеечке и смотрела на белый, абсолютно чистый лист бумаги. Рядом стояла коробка с нетронутыми красками, лежали кисти. Я взяла одну, покрутила в руке, поиграла с пушистым кончиком и отложила обратно. Пальцы зарылись в волосы и сжали голову.
– Не могу, – выдохнула я.
В голове была пустота. Казалось, я не способна провести и прямой линии, не говоря уже о чём–то более сложном.
– Тук–тук, – Грэм заглянул в комнату. – Можно?
– Да, заходи.
– Почему сидишь в темноте? – его рука потянулась к выключателю, но я попросила его не включать освещение.
Он удивился, но, пожав плечами, оставил всё как есть.
А я сама не заметила, как стемнело. Когда пришла сюда с намерением написать чего–нибудь, сама ещё чётко не осознавая, что именно, был привычный серый день, а теперь за окном смеркалось.
Подвинувшись, я освободила отцу место рядом с собой на скамеечке.
Старое дерево скрипнуло, когда он опустился рядом.
С минуту мы просто сидели и вдвоём смотрели в одну точку, потом внезапно он приобнял меня, а я, словно ждала подобного жеста с его стороны весь день, со вздохом прислонилась к его плечу.
Грэм неловко похлопал меня по спине.
– Ты поссорилась с Гленом? – спросил отец.
– Нет.
– А что тогда? Я заметил, вы перестали общаться.
Я, конечно, хмыкнула про себя. Тоже мне «Капитан Очевидность».
Подумав, что честность в этом случае лучше нелепой полулжи, я сказала, как есть.
– Решила поговорить с ним откровенно, рассказала почему... почему переехала к тебе, – выдохнула я.
Папа вздохнул и снова похлопал меня по спине.
– Дай ему время, он хороший парень.
– Я знаю, – кивнула я.
– Ты поступила правильно, Рай-Рай.
– Я знаю, – повернувшись, я уткнулась лбом ему в плечо.
Мы сидели в уютной тишине до тех пор, пока за окном окончательно не стемнело, тогда я сама поднялась и зажгла свет. Затем принялась неловко складывать разобранные краски и кисти.
– Нет вдохновения? – спросил Грэм.
Я пожала плечами.
– Типа того.
– Твоя мама тоже могла несколько часов просидеть возле чистого листа бумаги, а потом вдруг превращала его в волшебство.
Мои брови удивлённо приподнялись. Во–первых, когда это мой отец научился говорить стихами? Во–вторых, Грэм первый раз заговорил об Андре сам. В–третьих, я не видела ни одной её работы.
– Я не знала, что Андре пишет... То есть я предполагала, что умеет, всё–таки она владеет галерей.
– Не знала? – даже как–то немного шокировано переспросил папа.
– Нет, видимо, она больше этим не занимается.
Отец словно бы даже немного погрустнел.
– Жаль, она любила писать, и у неё это чудесно получалось. Ей удавалось вдохнуть жизнь в лист бумаги, что ли.
– Я даже не видела ни одной из её картин, если таковые вообще имеются.
Грэм усмехнулся.
– Видела. В холле и возле лестницы – это её работы.
– Серьёзно? – искренне удивилась я.
Отец с улыбкой кивнул.