Одна ночь:открытия
Шрифт:
Глава 3
С тех пор, как мы покинули Центральный парк, все было неловко и напряженно. Когда мы вернулись в номер, Миллер оставил меня развлекаться, решив исчезнуть в офисном помещении, ведущем с балкона. У него были дела. Для него нет ничего необычного в том, что он тратит час на то, чтобы позвонить, но прошло уже четыре часа, и ни слова, ни явки, ни признаков того, что он все еще жив.
Я на балконе, солнце согревает мне лицо, и я откидываюсь на шезлонге, молча желая Миллеру выйти из кабинета. Мы не обходились так долго без какого-либо физического контакта с тех пор, как были в Нью-Йорке, и я жажду его прикосновения. Когда мы вернулись с прогулки, мне очень хотелось сбежать от напряженной
А теперь я лежу здесь - в пятом часу - верчу кольцо и вся в волнении из-за нашего разговора в Центральном парке. Я вздыхаю, снимаю кольцо, снова надеваю его, крутану несколько раз и замираю, когда слышу шевеление с другой стороны дверей офиса. Я вижу, как ручка сдвигается, и хватаю книгу, зарывшись в нее носом, в надежде выглядеть поглощенной.
Двери скрипят, что побуждает меня оторвать взгляд от случайной страницы, на которой я открыла книгу, и нахожу Миллера, стоящего на пороге и наблюдающего за мной. Его ноги босые, верхняя пуговица на джинсах расстегнута, рубашка выброшена. Его темная копна волн превратилась в растрепанный беспорядок, как будто он провел рукой по кудряшкам. И я знаю, что как только я ищу его глаза, он именно этим и занимается. Они переполнены отчаянием. Затем он пытается улыбнуться, и я чувствую, как миллионы болтов вины пронзают мое упавшее сердце. Положив книгу на стол, я сажусь и подтягиваю колени к подбородку, обнимая руками ноги. Напряжение все еще остается сильным, но то, что он снова рядом, возрождает мое утраченное спокойствие. Фейерверк, потрескивающий под моей кожей, проникая глубоко, знакомо и успокаивающе.
Он проводит несколько минут в молчании, положив руки в карманы, прислонившись к дверному косяку и размышляя. Затем он вздыхает и, не говоря ни слова, подходит, чтобы оседлать шезлонг позади меня, поощряя меня двигаться вперед, прежде чем он успокаивается, кладет руки мне на плечи и прижимает мою спину к своей груди. Мои глаза закрываются, и я впитываю его все - его чувства, его сердцебиение против меня и его дыхание в моих волосах.
«Прошу прощения», - шепчет он, прижимаясь губами к моей шее. «Я не хотел тебя огорчать».
Мои руки начинают медленно вращать ткань его джинсов. 'Все нормально.'
'Это не хорошо. Если бы у меня было одно желание, - начинает он, поднося свои медленно движущиеся губы к моему уху, - я бы хотел быть идеальным для тебя. Больше никого, только ты.
Я открываю глаза и поворачиваюсь к нему лицом. «Твое желание должно быть сбылось».
Он немного смеется и кладет руку мне на щеку. «Ты, должно быть, самый красивый человек из когда-либо созданных Богом. Вот.' Его глаза блуждают по моему лицу. 'И тут.' Затем его ладонь лежит на моей груди. Он нежно целует меня в губы, затем в нос, щеки и, наконец, в лоб. «На столе есть кое-что для тебя».
Я инстинктивно отдаляюсь. 'Что это такое?'
'Пойди и посмотри.' Он побуждает меня встать, прежде чем откинуться назад и показать жестом в сторону дверей офиса. 'Быстро-быстро.'
Мой взгляд скользит от дверей к Миллеру, взад и вперед, пока он не приподнимает бровь, глядя на меня, и мои осторожные ноги начинают действовать. Я осторожно прохожу по балкону, наполнена любопытством, чувствуя, как голубые глаза горят мне в спину, и когда я добираюсь до двери, я смотрю через плечо. На его идеальном лице есть намек на улыбку.
«Иди», - говорит он, беря мою книгу со стола и листая. Мои губы сжимаются, когда я иду к королевскому столу, и я задерживаю дыхание, когда усаживаюсь в зеленое кожаное кресло. Но мое сердце начинает отскакивать от грудины, когда я вижу конверт, расположенный в центре, идеально размещенный, нижний квадрат с краем стола. Я нахожу свое кольцо и начинаю крутить его на пальце, обеспокоена, осторожна, любопытна. Все, что я вижу, когда смотрю на этот конверт, - это еще один конверт - тот, что на столе Миллера в Ice, тот, который содержит письмо, которое он написал мне, когда бросил меня. Не уверена, что хочу это читать, но Миллер положил это туда. Миллер написал все, что содержалось внутри, и эти две комбинации делают одну очень любопытную Оливию Тейлор.
Зачерпнув его, я открываю шов, замечая, что клей все еще влажный. Я вытаскиваю листок и медленно разворачиваю его. Затем я делаю глубокий вдох и готовлюсь к его написанным словам.
Моя милая,
Я никогда не буду делать ничего меньшего, чем поклоняться тебе. Каждый раз, когда я чувствую тебя или касаюсь твоей души, это навсегда останется в твоем прекрасном уме - и даже больше. Я уже говорил тебе все это раньше. Нет слов, которые могли бы оправдать мои чувства к тебе. Я часами просматривал словарь английского языка в поисках их - ничего. Когда я пытаюсь выразить себя, ничего не получается. Но я знаю, насколько глубоко ты ко мне относишься. И это делает мою реальность почти невозможной для понимания.
Мне не нужно стоять перед священником в доме Божьем, чтобы подтвердить свои чувства к тебе. Во всяком случае, Бог никогда не ожидал нас, когда сотворил любовь.
Нет ничего, что могло бы или когда-либо могло бы сравниться.
Если ты хочешь принять это письмо как мое официальное обещание никогда не покидать тебя, я вставлю его в рамку и повешу над нашей кроватью. Если ты хочешь, чтобы я произнес эти слова вслух, то я сделаю это на коленях перед тобой.
Ты моя душа, Оливия Тейлор. Ты мой свет. Ты моя причина дышать. Никогда в этом не сомневайтесь.
Будь моим навеки, умоляю тебя. Потому что я обещаю, что я твой.
Никогда не переставай любить меня.
Навеки твой, Миллер Харт
Х
Я перечитал это снова, на этот раз со слезами, текущими по моим щекам. Эти изящно написанные слова поразили меня еще сильнее, заставив по-настоящему понять любовь Миллера Харта ко мне. Так что я читаю это снова и снова, каждый раз мое сердце согревается, и моя любовь к нему все усиливается, пока я не становлюсь эмоциональной катастрофой, рыдаю по всему шикарному столу, мое лицо болит и опухает от моих неустанных слез. Миллер Харт прекрасно выражает себя. Я знаю, что он думает обо мне. Теперь я чувствую себя глупо и виноватой за то, что нерешительно. . . за то, что придала этому такое большое значение, даже если я сделала это про себя. Но он видел мои внутренние потрясения. И он это признал.
'Оливия?'
Я поднимаю глаза и вижу его в дверном проеме с обеспокоенным выражением лица.
– Я тебя огорчил?
Каждая ноющая мышца разжижается, мое эмоционально истощенное тело опускается на стул. «Нет. . . Я. . . это просто . . . Я поднимаю письмо, машу им в воздухе и вытираю глаза. «Я не могу. . .» Собираюсь с силами, чтобы сказать что-то понятное и выплюнуть. 'Я так виновата.'
Я встаю из-за стула, заставляя ноги удерживать меня, и подхожу к нему. Моя голова немного трясется, я злюсь на себя за то, что заставила его почувствовать необходимость объяснений, хотя я уже знаю, что он чувствует.