Одна ночь
Шрифт:
Хребтов не отдавал себе отчета, пьян ли этот человек настолько, что говорит несообразности, или у него есть какая-нибудь своя, оригинальная теория. Во всяком случае, он слушал охотно, потому что после безумного дня у него теперь появилась расслабленность, приковывавшая его к удобной позе на мягком диване, к шуму голосов и музыки, отвлекавшему от дум, к теплой, светлой, веселой комнате.
Он только спросил:
– Почему это вам вздумалось говорить про гениальность?
– Да
«Не смеется ли он надо мною?» – подумал Хребтов. Однако не стал прерывать поток его речи. Ему было все равно.
А пьяный между тем продолжал:
– Да и к тому же я должен сказать, что вы, уважаемый профессор, принадлежите к самой опасной породе гениев. Научные гении – самые зловредные. Они принесли человечеству больше всего зла.
– Зла?
– Ну конечно, а вы как думали? Представьте только себе, какою восхитительною была жизнь пятьсот лет тому назад, и посмотрите, какою поганой стала она теперь. Кто же ее испортил, как не вы, благодетели человечества?
– Каким же образом?
– Да очень просто. Прежде жизнь была вещью занятной, сложной, полной таинственности, поэзии, неожиданностей. Вы со своею наукой переделали ее наново. Все стало просто, ясно, понятно и скучно, скучно до невозможности.
«Нет, – решил профессор. – Он не пьян, только в голове у него не все в порядке. Посмотрим, что он еще выдумает».
И сказал:
– Так ведь поэзия же существует и теперь. Мало ли у нас поэтов, поэтических произведений.
– Э, какая там поэзия. С тех пор как исчезла религия и вера в колдовство, поэзии больше уж нет. По крайней мере, нет ее в людях, в жизни, нет живой поэзии, а осталось какое-то кривляние, какие-то бледные тени… А кто уничтожил колдовство и религию? Вы, доктора, со своею наукою. Вы и Богу и черту дали мат – а из-за чего? Только в угоду своему самолюбию, а не для человеческого счастья, потому что человечество без Бога несчастно, а без черта еще несчастнее. Ведь человечество-то, entre nous soit dit [1] , глупо, слишком глупо для ваших великолепных возвышенных теорий. Сколько вы ни бейтесь, а все-таки всякая голова, даже самая светлая – не больше, как скверная машинка для переработки обрывков внешнего мира…
1
Между нами будь сказано (фр.).
Он
Какой-то франт, проходя мимо вслед за шуршащею шелком дамою, чуть не споткнулся о его протянутые ноги и, удивленно заглянувши ему в лицо, сказал: «Pardon!»
Но тот как будто ничего не замечал. Он качался на своем стуле, смотрел в пространство и цедил слово за словом:
– Вы, вероятно, думаете, что я говорю все это потому, что пьян – и совершенно напрасно. Что я пьян – это святая правда, но повторил бы все сказанное и в трезвом виде. Только менее складно. Вот я богатый человек, недурен собою, принадлежу к хорошему обществу, имею обширные связи. Словом, к моим услугам все способы быть счастливым, а между тем я скучаю и пьянствую потому, что мне всю жизнь не хватало двух вещей – Бога и черта. А потом, подумайте про все технические изобретения – телеграф, что ли, телефон, железные дороги, если хотите, разве они принесли кому-нибудь, кроме изобретателей, хоть каплю радости? Ведь и без них люди так же путешествовали, сносились между собою и не страдали от несовершенств техники, потому что не знали ничего лучшего. Теперь же эти чертовы изобретения лишили жизнь всяких осложнений, которые придавали ей интерес, упростили ее, сделали ее бессодержательной. Ведь все, что дается слишком легко, не доставляет радости. А теперь все дается слишком легко.
Он поймал за рукав пробегавшего мимо лакея и велел подать вина. Профессор запротестовал было, но тот только кивнул головою, будто отмахиваясь от мухи.
– Вы поставите свою бутылку при следующей встрече!
Хребтов с удовольствием отказался бы от вина, но видел, что это стоило бы длинного спора. Поэтому он предоставил собеседнику делать все, что тот захочет.
А тот продолжал:
– Вся эта электрическая гадость только даром испортила людям нервы. Другого результата я не вижу… Приходилось вам читать итальянских авторов эпохи Возрождения? Нет? Ну, а Шекспира – тоже нет? Ну, Бог вам судья. Так видите ли, у самих этих авторов и у всех людей, каких они выводят, жизнь так и кипит ключом. Они полны радостью жизни, у них всегда есть про запас хорошее расположение духа, веселье, пробивающееся широкой струею при первой возможности. А у нас этого нет, потому что нервы испорчены; мы бродим, как сонные мухи, нам легче впасть в истерику, чем развеселиться. Пессимизм – наше естественное настроение. Мы только и делаем, что ищем – над чем бы поплакать. У тех была радость жизни, а нас уныние и скука. Понимаете разницу?
Конец ознакомительного фрагмента.