Одна обещанная ночь
Шрифт:
– Прими душ. Я приготовлю завтрак, – он исчезает в гардеробной и появляется спустя мгновение, застегивая жилетку. – Мне нужно уходить через тридцать минут. Твоя одежда в нижнем ящике.
Я тревожно вздрагиваю, задаваясь вопросом, что изменилось. Он еще более закрытый, чем когда бы то ни было прежде. Что ли провел всю ночь размышляя над моими словами?
– Ладно, – я соглашаюсь, не в силах придумать другие слова. Он даже не смотрит на меня. Чувствую себя дешевой и никчемной – вот чего я
Не сказав больше ни слова, он берет из гардеробной пиджак и оставляет меня в своей спальне, уязвленную и непонимающую. Отчаянно хочу избежать неловкости и не хочу одновременно. Я хочу остаться и сделать его более сговорчивым, заставить снова на меня посмотреть, не как на внебрачную дочь уличной проститутки, только, кажется, у меня особо нет выбора. Ему нужно уходить через тридцать минут, а мне хотелось бы принять душ прежде, чем присоединюсь к нему за завтраком, так что времени совсем мало.
Соскакивая с кровати голышом, бросаюсь в ванную принимать душ. Использую его гель для душа, старательно втирая жидкость, как будто пытаясь так быть ближе. Нехотя смыв гель, вылезаю из душа и беру с полки одно из свежих, идеально сложенных полотенец, вытираюсь в рекордно короткие сроки, прежде чем набросить на себя одежду.
Бесцельно брожу по его квартире и нахожу Миллера перед зеркалом в холле, опять сражающегося с галстуком.
– Твой галстук в порядке.
– Нет, он мятый, – бурчит, срывая его с шеи. – К черту!
Смотрю, как он осторожно проходит мимо меня на кухню. Иду следом, немного озадаченная, и вроде бы не должна удивляться, увидев его перед гладильной доской, но я поражена. Он аккуратно разглаживает галстук, после чего с предельной осторожностью проводит утюгом по синему шелку, вытаскивает шнур из розетки и оборачивает галстук вокруг шеи. Убирает доску и утюг, потом поворачивается к зеркалу и снова начинает тщательно завязывать галстук, и все это делает так, как будто меня здесь даже нет.
– Лучше, – заключает он, опуская воротник и оборачиваясь ко мне.
– Галстук слабо завязан.
Он хмурится и поворачивается обратно к зеркалу, немного сдвинув его.
– Идеально.
– Да, идеально, Миллер, – бормочу, проходя на кухню.
Восхищаюсь выбором хлеба, консервов и фруктов. Но я не голодна. Желудок скрутило от беспокойства, и его формальность не облегчает мой мандраж.
– Чего бы ты хотела? – спрашивает он, занимая свое место.
– Я возьму только кусочек дыни, спасибо.
Он кивает и берет тарелку, выкладывая дыню и протягивая мне вилку.
– Кофе?
– Нет, спасибо, – беру вилку, тарелку, кладя их на стол так аккуратно, как только могу.
– Апельсиновый сок? Свежевыжатый.
– Да, спасибо.
Миллер наливает мне апельсиновый сок и достает кофе из стекловаренного горшочка.
– Забыл поблагодарить тебя за разбитую лампу, – шепчет он, медленно поднимая кружку, и, глядя на меня, делает глоток.
Чувствую, как лицо заливается краской под его обвиняющим взглядом, желудок скручивается еще сильнее:
– Прошу прощения, – я ерзаю на стуле, опустив взгляд к тарелке. – Было темно, я не заметила.
– Ты прощена.
Взгляд с едва заметным смешком взлетает к его лицу.
– Ну, спасибо. Ты же прощен за то, что оставил меня в темноте.
– Ты должна была оставаться в постели, – возражает Миллер, удобно прислоняясь к спинке стула. – Ты навела уму непостижимый беспорядок.
– Прости. В следующий раз, когда ты бросишь меня посреди ночи, у меня в руке будут очки ночного видения.
Его брови удивленно взлетают, но я знаю, что это не от моего сарказма.
– Брошу?
Я съеживаюсь, отводя глаза в сторону. Надо думать, прежде чем что-то говорить, особенно в присутствии Миллера Харта.
– Случайно вырвалось.
– Надеюсь на это. Я оставил тебя спящей. Я не бросал тебя, – он продолжает поглощать свой французский тост, оставив эти слова нежеланно повиснуть в неловкой атмосфере между нами – в любом случае, нежеланные мной. – Доедай, и я отвезу тебя домой.
– Почему ты на это надеешься? – спрашиваю я, чувствуя закипающую внутри злость. – Так я не опорочила тебя, как мою жалкую мамочку?
– Жалкую?
– Да, бесхребетную. Эгоистичную.
Миллер моргает в шоке, дернувшись на стуле.
– Мы заключили сделку на двадцать четыре часа, – его взгляд обжигает через стол.
Я стискиваю зубы, наклоняясь вперед. Со стопроцентной ясностью вижу, что своим обвинением разозлила этого обычно спокойного мужчину. Что не ясно, так это злится ли он на меня, или на себя.
– Что было вчера? В машине и прошлой ночью. Сделка? Ты жалок!
Взгляд Миллера темнеет, и вспышка злости искажает его лицо.
– Не выводи меня, милая. Мое терпение не то, с чем тебе стоит играть. У нас было соглашение, и я позаботился, чтобы оно было выполнено.
Влюбленное сердце больно разбивается, когда я вспоминаю совсем другого мужчину из прошлой ночи. Понимающий мужчина. Любящий. Мужчина же, сидящий сейчас напротив, смущает меня. Никогда не видела, чтобы Миллер Харт терял терпение. Видела, как он волновался, и слышала, как ругался – в основном, когда что-то не соответствовало идеальному Миллеру, – но взгляд, который вижу в его глазах прямо сейчас, говорит мне, что я еще ничего не видела. И вкупе с его серьезными угрозами я понимаю, что не захочу.