Одна судьба
Шрифт:
— Наверное, да.
Она оказалась одна спустя долгое время, вместо мыслей о дочери и разговорах с ней навалились другие. Алекс в какой-то момент поймала себя на том, что разглядывает мужчин и ищет хоть сколько-нибудь схожие черты с уже ей знакомыми. Это оказалось занимательным занятием, но до тех пор, пока она не встретила «первого» Рафаэля. Ошиблась. Просто очень похожий типаж. Парень летел с ней в одном самолете, через ряд и она смогла убедиться в своей ошибке.
— Скажи, что ты ничего…
Алекс замолкает. Керри бы сказала
— Ничего. Я просто соскучилась.
Она не договаривает по кому именно.
— Как Анна?
— Ты уже спрашивала. Все хорошо, но я ошибалась. Ей очень не хватает тебя.
Алекс тоже. Анне принадлежит все ее сердце без остатка, потому что больше некому. Она уже не ноет по Джейку, вспоминает обо всем с сожалением и стыдом, редкими уколами совести. Оно не привязалось, не прикипело, не открылось так как надо Клейтону. Оно не забыло про Рафаэля.
— Поцелуй ее за меня и передай, что мама ищет дом поближе к гиппопо.
— Все-таки решила уехать от нас?
Судя по голосу Керри, она очень расстраивается.
— Это случится не завтра, а через месяц, когда мы достанем вас своими визгами.
— Дарресон! Я обижусь!
Алекс хмыкает. Это она сейчас так говорит. Они у них и недели не пробыли. Посмотрит она, что скажет Бристоль после двух недель, когда будут заметны ежедневные изменения. Она ждет, когда Анна остановится и перестанет расти так быстро.
— Я серьезно!
— Думать об этом забудь. Я обещала дочери, что мы увидим всех-всех и будем бегать, прыгать, кричать так быстро, высоко и громко, как только захотим этого, а на обратном пути мы вновь заедем к вам и вот когда я сообщу тебе об этом…
— Ой, заткнись, а?.. Я всегда рада видеть вас! Всегда!
Гости — это хорошо, а ощущение своего дома совсем другое. Тем более, что они уже привыкли быть вдвоем.
— Я могу снять дом для всех нас.
— Не получится, — грустно откликается подруга. — Ниран будет занят.
Алекс все еще смотрит на дорогу, на мелькающие силуэты нигерийцев, на их яркие куртки и мелькающие в темноте улыбки. Она возвращается обратно.
— Что это за работа такая? Он сидит возле пульта и нажимает на кнопку, обнуляя счетчик[1]?
— Почти.
— Я когда-нибудь узнаю, чем он занимается? Почему вы с мужем путешествуете по отдельности? И почему он не выездной?
— Когда-нибудь, — отвечает Керри словно далекое эхо. — Но ты не переводи тему.
— Я и не перевожу. Я уже все сказала тебе.
Алекс идет обратно, проталкиваясь среди спешащих служащих концертного зала.
— Керр, я возвращаюсь. Я не уверена, что сейчас будет удобно говорить. Там так шумно Поцелуй ее за меня. Ладно?
— Алекс! Ты просто перенервничала! Приди в номер, включи Стинга…
— The Wallflowers, —
— Хорошо, пусть будут они, а потом прими ванну с пеной и выпей тройной мартини. Двойной не поможет, а вот тройной очень даже как. Окей?
— Хорошо.
— Почувствуй себя девочкой.
Какой-то африканец пытается привлечь ее, повторяет «мисс?» и манит ее к себе. Алекс убирает телефон. Надо сказать, что у него получилось обратить на себя ее внимание своей активной жестикуляцией.
— Да?
— Пресса? Газет? СМИ?
Алекс кивает, показывая плохо говорящему на английском мужчине свой бейджик репортера.
— Я немного говорю по-французски.
Черты его лица расслабляются.
— Сенсация? Она нужна вам?
— Хочу увидеть о чем ты.
Вообще-то нет, но теперь ей уже интересно, о чем он. Он ведет ее какими-то кулуарами и своротами, короткими и протяженными коридорами в которых то не протолкнуться, то можно вынести рояль. Теперь она не беспокоится о том, что заплутает. Их путь откладывается в голове словно змейка в одноименной игре.
— Сенсация! Там!
Вот теперь ей не нравится его улыбка. Она не опасная, а проказливая, ухмыляющаяся и пошлая. Он показывает ей жестом, что хотел бы оплату и показывает два пальца. Не жирно ли две сотни евро за непонятно что? А он про рэнды[2], тогда ладно!
— Сначала сенсация, а потом деньги!
Вот зачем ей это нужно? На кой черт она ищет приключения на свою тощую задницу?
«Хеллингер, когда ты вылезешь из моей головы?» — говорит она себе. — «Она давно не тощая!»
Что это за сенсация? Красавицы едят бургеры? Организаторы угощают гостей паленным шампанским? Или вместо отборной телятины подают просто телятину? Алекс заглядывает в какое-то подобие кухни, где нет ни одного повара, но пахнет кокосовой водой, свининой, креветками, мёдом и…
— Так хорошо! — выдыхает женщина откуда-то сбоку.
Алекс готова уйти, зарекаясь, что больше ни за что и никогда она не пойдет за жаждой сенсаций и за собственным любопытством, провожая взглядом катящиеся по полу фрукты и валики бумажных полотенец, только вот это грубо брошенное:
— Помолчи! — помимо воли заставляет ее сделать шаг вперед и оглядеться по сторонам.
Блестящие столешницы, пар от двух кастрюль, оставленные на столах ножи, полотенца, яркие кружочки лимонов и банки с оливками.
— Я что, не ясно выразился? — ярко вспыхнувший взгляд, разом выделившиеся мышцы лица. — Сказал же пошли вон!
Алекс только однажды слышала этот голос таким пьяным, как сейчас. Тот раз был единственным, когда она видела его подшофе. Она никогда не видела его таким заросшим, таким взбешенным, таким другим и в чьих-то объятиях. Он отрывается от шеи девушки и Алекс не знает, чего хотела бы больше, чтобы он обедал или т***** ее.
— Простите, — говорит Алекс, оказавшись в центре неловкой ситуации.