Одна жизнь — два мира
Шрифт:
— Митя, — обратился он ко мне, — мать больна, у нее был сильный сердечный приступ, положение тяжелое, с сердцем плохо, ты возьми себя в руки…
Я рванулся в дом, но он меня задержал:
— Подожди минутку, — она несколько раз теряла сознание и, приходя в себя, все спрашивала:
— Так и умру, а правду не скажете?
И мы решили обмануть ее, сказать ей, что жив, что скоро отпустят.
С этим намерением я вошел в дом. Уже в коридоре на меня повеяло знакомым запахом лекарств. На постели лежала мать, мне показалось, что она уже мертвая — так бледно
— Митя, ты никогда меня не обманывал… Я знаю все!
И крупные слезы полились из ее глаз.
Я опустился на колени у ее постели и прильнул губами к ее руке. Она была холодная, я прижался к ней крепче, стараясь отогреть… Под утро ее не стало… И вот с тех пор я потерял все.
Из Хабаровска я уехал в Биробиджан, потом в шахты на Сучанские рудники. Я работал день и ночь, стараясь в самой тяжелой работе найти успокоение, но ничего не помогало. Я очутился во Владивостоке. Плавал на пароходе механиком, но от себя я уйти не сумел…
— Кокаин помог, — откровенно сказал Митя, — отравляет мой организм, но приносит временное успокоение.
Я провела рукой по Тамариным волосам, по щеке, и почувствовала, что рука у меня мокрая. Тамара плакала… Слов для успокоения у меня не нашлось.
У выхода из парка Митя попрощался с нами.
— Хорошие вы девчата, я рад был вас встретить и исповедаться перед вами.
И быстро ушел, мы его не удерживали.
Жаркий летний день сменила ночная прохлада, мы долго гуляли. Подходя к гостинице «Золотой Рог», мы увидели пролетку извозчика и чей-то зычный, пьяный голос донесся до нас.
— Гони на третий этаж, получишь трешницу!
Извозчик, полуобернувшись, терпеливо уговаривал своего седока.
— Слезай, дорогой товарищ, да иди пешком. Я же тебя подвез к гостинице.
Владивосток был в это время городом, о котором говорили: «Там рубль не деньги, на улице не поднимут». Заработки здесь были большие, но жизнь была очень дорогой.
Народ, приезжая во Владивосток с периферии, распоясывался, тяжело заработанные средства легко и быстро проживались. И часто молодые инженеры, не имея средств на дальнейшую дорогу, возвращались обратно в тайгу.
Из гостиницы на эту сцену вышли два товарища, с трудом стащили его с извозчика — одна нога была у него короче, он где-то потерял костыли — и потащили его наверх.
После исповеди Мити спать не хотелось. Мы с Тамарой пересекли проспект и спустились к набережной. У пристани светились огоньки барж и пароходов.
Тамара, нервно вздрагивая, прижалась ко мне:
— Нина, жаль Митю, хороший парень, неужели нельзя его спасти?
Из Владивостока в Тетюхэ
Наконец подошел наш долгожданный «Феликс Дзержинский». Стоя на борту парохода, я долго наблюдала, как медленно исчезали Владивосток и грустная фигура стоявшей на берегу Тамары.
Какое красивое море, как хорошо вот так плыть, плыть и плыть далеко-далеко, хоть на край света. Всю жизнь я так
Меня тронули за плечо, обернувшись, я увидела Митю. Я обрадовалась ему.
— Как вы тоже едете? Куда?
— Куда угодно, мне все равно, лишь бы от себя подальше.
Мы помолчали…
— Я видел, как вы с Тамарой прощались. Она вас очень любит. Как хорошо, если можешь так любить. Вы знаете, после того вечера, когда я с вами так разоткровенничался, я решил что во Владивостоке мне делать больше нечего…
Подошли два инженера — возвращались из отпуска, попросили составить им компанию в домино.
— У нас уже все готово, не хватает партнеров.
На открытой палубе опять чемодан вместо стола, на одном конце водка, икра, колбаса. На другом — домино.
— Это тоже необходимо? — кивнула я на бутылки.
Они извиняющие улыбнулись:
— Простите, говорят, это помогает от морской болезни, а Глеб ею страдает хронически.
Мы весь вечер щелкали костяшками, особенно старался Митя, играл он артистически.
В Тетюхе
Наконец рано утром на рассвете наш пароход, вздрагивая и тяжело вздыхая, приблизился к цели и остановился на рейде в открытом море. Вдали поблескивали огоньки. К пароходу приблизился катер, на палубу поднялся начальник пограничной зоны. Он проверил наши документы, отобрал наши пограничные пропуска, после чего мы были готовы сойти на берег. Пристани здесь не было, поэтому и пароход остановился в открытом море. Вместо пристани — простые деревянные подмостки, к ним и причалил наш катер.
Встречали меня, к моему удивлению, как Колумба, открывшего Америку. Огромные букеты цветов. Замечательный завтрак, человек на десять, у главного инженера комбината, среди них два инженера, окончившие наш институт на год раньше, которые заявили, что если бы не моя инициатива, то им и в голову бы не пришло ехать в такую даль на работу. Они с энтузиазмом писали мне отсюда: «Удивить тебя ничем нельзя, но ты сама увидишь — красота здесь, как в Швейцарии, а климат, как в Ницце». Откуда они знали, какой в Ницце климат, где никогда в жизни не были?
Сихотэ-Алинский хребет простирается вдоль западных берегов Японского моря и Татарского пролива. Японское море отличается зимой сильными штормами, летом — туманами. Здесь, на побережье Японского моря, у устья реки Тетюхэ и расположен один из крупнейших, богатейших в Советском Союзе комбинат по добыче и обработке свинцово-цинковых руд, почти каждый кусок руды был почти чистый свинец, дававший 30 % всей союзной добычи свинца и цинка.
В этих рудах так же содержалось золото и серебро, которое в виде сплава Дорре отправлялось в Москву, а чистые свинцовые чушки — заказчикам или на склад.