Однажды ты пожалеешь
Шрифт:
Отец, каким бы козлом он ни был, с самого начала мне говорил, что Яр далеко пойдет и, если надо, пойдет по головам. Даже когда я был туп и слеп и ни о чем не догадывался. Да и мать как-то обмолвилась, что ей рядом с ним не по себе. Не нравится типа, не внушает доверия. Хотя Яр с ними всегда вел себя безукоризненно.
– Как ты? – повторил Яр свой вопрос, подходя к изножью кровати. И, как всегда, такой, с..ка, заботливый.
Зря отец перевел меня в эту платную палату. Там хоть другие калеки были. А с Яром наедине –
Однажды приспичило мне пойти в душ поздно вечером. Разделся в предбаннике, никого больше не было. Встал под лейку, намываюсь себе, потом смотрю – напротив меня крыса. Буквально в шаге. Серая, огромная и нихрена меня не боится. Я запустил в неё мылом, что держал в руке, цыкнул. Но она лишь отскочила, а потом как бешеная стала на меня бросаться. Подпрыгивала чуть ли мне не до пояса.
Я уворачивался, как мог отбивался, в итоге вылетел из душевой как торпеда. Девчат в лагере не было, слава богу. Зато были повариха, тетка лет пятидесяти, и медсестра, чуть помоложе, и, как назло, угораздило их обеих пойти именно в тот момент и именно мимо душевой.
Они идут по тропинке, о чем-то болтают, хохочут, и тут я такой им навстречу из кустов выпрыгиваю в чем мать родила… Эффектно, короче, появился, и сцена, конечно, получилась незабываемая.
И ведь никому не мог признаться, что сбежал от крысы, как меня ни выспрашивали. Боялся, вдруг скажут, что трус, а меня там пацаны уважали. Так что до конца лагеря эти тетки и наш тренер звали меня нудистом.
Так вот тогда, в душевой, один на один с крысой, и то было уютнее, чем с Яром. Такие вот дела…
– Что говорят врачи? Опять перелом? Там же? – озабоченно спросил Яр, пристраивая на тумбу пакет с фруктами. – Твои любимые апельсины. Ну и бананы. В них много калия. То, что нужно при переломах.
Я молчал. Мозги плыли, но в чем-то это даже хорошо. Впервые за долгое время наедине с ним я чувствовал себя почти спокойно.
Яр придвинул стул поближе к кровати. Внимательно уставился на меня. Больше всего ненавижу, когда он так на меня смотрит.
– Не можешь говорить или не хочешь? – усмехнулся он после долгой паузы. – Опять я у тебя во всем виноват?
Я смотрел на него равнодушно. А потом вдруг пронзила током мысль, а сама ли Стоянова отправила матери то видео или Ярик надоумил? Аж в груди заломило. Вдруг она вообще ни при чем?
И знает ли Яр про нашу стычку в гардеробной? Наверное, слышал. Все уже слышали, спасибо треплу Кривошеину.
– Мне вот непонятно, зачем ты вообще полез в драку? Знал же, что тебе нельзя, – бубнил Яр с огорченным таблом. – За минуту с ней ничего страшного не случилось бы, я же побежал за тренером. А теперь что, а? Ну что с тобой будет? Ты ведь в прошлый раз еле оклемался.
При чем тут мне? Как будто я о себе думал в тот момент. Да я вообще ни о чем не думал. Просто услышал ее вопли, а дальше – как в фильме на ускоренной перемотке. Вбежал, увидел, как Чепа ее хватает, и всё. Меня сразу перемкнуло. Как тогда, в тепличке, когда он посмел к ней прикоснуться, хотя я ясно сказал, чтоб никто даже пальцем ее не трогал.
Только в этот раз ещё хуже было. Как ещё не убил его.
– Ты же сказал, что тебе на нее плевать? – тихо допрашивал меня Ярик, продолжая пристально в меня всматриваться.
Только на этот раз он хрен что поймет, как бы Яр не уверял, что «читает» меня как открытую книгу. Сейчас я был не книгой, а бревном, спасибо промедолу.
– Если плевать, откуда такой пыл? Ты же бедного Чепу чуть не растерзал. Хотя он заслужил, конечно. Я всегда тебе говорил, что он мразь. Надо будет им потом заняться. Но знаешь, я думаю, Даша тебе все-таки нравится гораздо больше, чем ты утверждаешь.
Нравится… То, что я испытывал к Стояновой, можно было назвать как угодно, но только не «нравится».
Нет, сначала она мне, конечно, нравилась. Просто как девчонка, с которой приятно было бы замутить, но без которой загибаться точно не станешь. Так что в самом начале вопрос выбора почти не стоял.
Но парадокс – чем больше я ее отталкивал и чем отчетливее понимал, что никогда мы вместе не будем, тем становилось хуже, острее, больнее. Она будто врастала в меня, а я выдергивал с кровью и мясом. Злился на нее за это, ну и особенно – на себя. За трусость. А ничего поделать не мог.
Иногда я представлял, как всё сложилось бы, не будь я таким трусом. Только хуже становилось…
Сейчас она меня ненавидит и, наверное, презирает. Я это вижу. И чувствую. И понимаю, что так и должно быть. Но ее ненависть и презрение даже близко не сравнятся с тем, как презираю себя я сам.
– Даша – хорошая девочка. Немного наивная, но это даже мило, – продолжал рассуждать Яр, глядя на меня с прежним вниманием.
Только я уже знал все его уловки. И понимал, что он просто, как всегда, пытается вывести меня на эмоции. Не дождавшись реакции, он снова включил «мамочку», что тоже всегда бесило меня неимоверно.
– Слушай, может, я могу чем-то помочь? Тетя Оля ведь в больнице сейчас. Может, ей что-то нужно принести? Ты же теперь не можешь. Или вдруг тебе что-то нужно? Ты только скажи…
Это его гребаная забота… Почему он просто не завел ещё одну собаку, или две, или другого какого-нибудь питомца, если ему некуда себя растрачивать?
Хотя дело не в этом, дело во мне. Ярик сам это не раз говорил.
– Ну так что? Навестить мне тетю Олю?
– Держись подальше от моей матери, – выдавил я. Не сдержался все-таки.