Однажды в Америке
Шрифт:
— Хорошо, а теперь попрошу встать в одну шеренгу всех хористок, — скомандовал Теодор.
Он по-деловому прошелся вдоль шеренги взад и вперед.
— Эй, Косой, — сказал Макс, кивая в сторону бара. — Принеси бутылку виски и стаканы.
Мы сидели и выпивали. Петушок увлеченно занимался отбором хористок. Он по одной вызывал девушек из шеренги, давал знак лысому у пианино и заставлял их прыгать на одной ноге, болтая другой в воздухе. От такого движения груди девушек ходили ходуном. Ему самому было на это, конечно, наплевать, но он
Мое внимание особенно привлекла последняя из отобранных им хористок. Это была чувственная на вид куколка с пышными формами. Глядя на нее, я вспомнил Долорес, хотя они были совсем не похожи. Долорес была царственней и утонченней, но эта девица обладала исключительной притягательностью. И я уже понял, что именно меня так притягивало. Центром притяжения были — как там называл их Макс? — небесные, божественные, медвяные зимние дыньки. Я подошел к ней и сказал:
— Привет!
— Да? — ответила она.
— Вы просто великолепны, — заикаясь, произнес я и попытался запустить взгляд в вырез ее платья.
— Я вам не верю, — ответила она со слабой улыбкой и, перехватив мой блудливый взгляд, поддернула лиф платья вверх.
— Я хочу сказать, что видел ваш танец. У вас просто удивительный… — тут я вновь начал запинаться, — т-т-талант.
— Да? Значит, у меня т-т-талант? И что дальше? — Она посмотрела на меня с дразнящей улыбкой. В ее глазах плясали озорные огоньки.
От моей обычной находчивости не осталось и следа. Я не знал, что сказать. Она видела меня насквозь и, похоже, потешалась надо мной.
— Ну ладно, мой застенчивый, — сказала она. — Значит, у меня талант. И ты мне устроишь контракт в Голливуде или хорошую роль в шоу на Бродвее, если я буду хорошо с тобой обращаться. Верно? Я помогла тебе? Ты ведь хотел сказать именно это?
Она рассмеялась, увидев мое раздосадованное лицо.
— Да, что-то в этом духе, — согласился я и тоже засмеялся. — На что я смогу рассчитывать, если устрою вам танцевальный номер соло прямо здесь?
Некоторое время она рассматривала меня с дразнящей, оценивающей улыбкой, затем решительно кивнула:
— Ладно, милашка. Я согласна заключить договор. Я получаю сольный номер в этом заведении, а ты получаешь меня на всю ночь.
— Уговор есть уговор, — сказал я. — Нет деяний изнурительнее и опасней, чем те, на которые способен пойти поклонник во имя своей избранницы, — протараторил я, обретя свою привычную форму.
— Ты имеешь в виду предстоящую обработку этого голубка? — засмеялась она, кивая в сторону Теодора.
— Да, его, эту мисс Теодор, — улыбнулся я.
— Такой милый мальчик, как ты, может довольно легко найти управу на чудика вроде него.
— В каком это смысле?
— Вручи ему свой милый мальчишеский жезл, — произнесла она и весело захохотала. Я рассмеялся, возбужденный ее бесстыдством.
— Нет уж, детка, это не для меня. Я уговорю его при помощи другого инструмента.
Я
— Теодор, — произнес я, беря его под руку и увлекая в сторону, — я бы хотел поговорить с тобой, дорогуша, наедине. У меня к тебе одна просьба.
Он порозовел от волнения и пропел, захлебываясь словами:
— Да-да, дражайший. Именно об этом я и мечтал. Как только я увидел тебя, мне стало понятно, что мы предназначены друг для друга. Я безумно люблю тебя. Ты хочешь жениться на мне, да? — Он умоляюще посмотрел на меня. — Я богат. У меня много денег.
«Бог ты мой, — подумал я. — Мало того, что у этого ублюдка сексуальные отклонения. Он еще и просто сумасшедший. Какого черта я обрек себя на такое?» Я обернулся и посмотрел на девицу. Она улыбнулась и помахала мне рукой.
— Слушай, Теодор, — грубо произнес я. — Кончай этот чертов спектакль. Чего ты, к черту, так распалился? Возьми себя в руки. Ты что, не понимаешь шутливого тона, если с тобой говорит парень?
Он ошеломленно уставился на меня и прошептал:
— Значит, ты говорил не всерьез?
— Всерьез о чем? Ты сам себя распалил. Я не давал тебе никакого повода. Просто старался быть вежливым и снисходительным. Я с пониманием отношусь к твоему состоянию и к тому, что ты не властен над своей природой. И я испытываю жалость к таким, как ты. Мои единственные чувства к тебе — это жалость и брезгливость.
— Тогда о чем же ты хотел поговорить со мной? — прохныкал он.
— Мне жаль, что ты меня не понял.
Какого черта я так себя веду? Я слишком уж терпелив. Мне просто надо было приказать этому ублюдку, а если бы он не согласился, то молотить его до тех пор, пока он не передумал бы. Впрочем, что ему этим докажешь? Ведь по существу этот парень баба, а не мужик. Поэтому я спокойно добавил:
— Я хочу, чтобы ты проявил благосклонность к одному человеку.
— Какую именно благосклонность? И кто этот человек?
— Вон та девушка, которая нам улыбается.
— Да? Эта серая деваха? Я совершенно не могу понять, что интересного можно найти в столь бесцветном создании.
— Она женщина, и мне ее вид доставляет радость.
— Женщины нужны, чтобы растить детей. Радость могут доставлять только мужчины, — игриво ответил Теодор.
— О вкусах не спорят, Теодор, — раздраженно сказал я. — Я хочу, чтобы девушка получила сольный номер.
— Хорошо, хорошо, — безнадежным голосом произнес он. — Ради тебя я это сделаю.
— Спасибо, Теодор, я буду очень признателен тебе.
Когда мы двинулись к девушке, он прошептал:
— Мне понадобится ужасно много времени, чтобы преодолеть мою страсть к тебе.
Я сделал вид, что не расслышал его слов. С девушкой он разговаривал деловито. Быстро окинув ее взглядом, он сухо спросил:
— У вас готов номер для сольного выступления?
— Я могу очень быстро подготовить такой номер, — ответила она. — Уже к завтрашнему дню.