Однажды в детстве, после Войны
Шрифт:
Память может подвести, поэтому конкретных цифр не называю, но могу сказать, что денежная составляющая была совсем мизерной (в зависимости от финансового состояния колхоза в разные годы от 10 до 80 копеек за каждый трудодень). Если учесть, что мужчины в среднем зарабатывали примерно 600 трудодней в год, а женщины порядка 400, то несложно составить семейный бюджет колхозника. Продовольственная часть оплаты за труд зависела в первую очередь от того, насколько хороший урожай был собран.
Далее из собранного урожая делались поставки государству (объемы утверждались местной властью), затем закладывался семенной фонд (с запасом на возможный пересев) и только
Тоже не густо.
Ведь этими продуктами предполагалось в течение года кормить семью и домашних животных, но все-таки хоть что-то, но выдавали. В других колхозах, бывало, давали сущие слезы.
В Брагинском районе был один совхоз в деревне Соболи, там, поскольку это было государственное сельхозпредприятие, платили настоящую зарплату и уровень жизни был значительно выше, чем в Сельце, хотя моя деревня не считалась бедной. В сравнении, например, с деревней Петрицкое, где вообще на трудодень ничего не выдавали и люди выживали только за счёт даров леса и различных промыслов.
Затем, когда наш колхоз стал миллионером, оплата за труд существенно повысилась, но все равно Абрамовичей и Потаниных так и не появилось. Люди стали жить при среднем достатке.
Конечно, серьезным подспорьем, а по некоторым продуктам и основным источником, были домашнее хозяйство и огород. Молоком и молочными продуктами обеспечивала корова. Только благодаря ей нам удалось с трудом, но без голодных обмороков пережить голод 1947 года. Ведь получать ежедневно при жирности 4,2% 15-20 литров молока – а именно такого качества и столько давала нам наша Лыска, – это значит, что семья обеспечена маслом, творогом и другими молочными продуктам.
Кроме того, корова избавляла нас от необходимости покупать молоко и сдавать государству (а был такой налог, который приходилось платить вне зависимости от наличия скотины). Практически каждый вечер после дойки домашних коров мы, ребятишки, несли в 3-х литровых бидончиках на колхозную ферму молоко. Там измеряли жирность и объем, записывали в специальную книжку, которая выдавалась владельцу коровы. Всего разрешалось держать в одном хозяйстве одну корову и одну телку. Телку, как правило, продавали, а бычок был обречен.
Я до сих пор с благодарностью вспоминаю нашу кормилицу, которая в течение многих лет кормила и поила нашу семью. Не счесть – сколько раз мы все мысленно благодарили того неизвестного мне командира Красной Армии, который в суровом 1944 году подарил Лыску нашей семье.
Кроме коровы, семье разрешалось содержать определенное количество овец и свиней. Количество птицы законом не ограничивалось, но оно регулировалось наличием корма. У нас было в разное время 1-2 кабанчика, пара овец, штук пять кур, не считая цыплят, голов пять взрослых гусей и обязательно гусак, несколько уток.
Наиболее трудным, и, видимо, поэтому хорошо запомнившимся был 1947 год. Всего два года прошло после Великой Отечественной войны. В колхозах отсутствовала техника, не хватало лошадей, а ведь именно лошадь была основной тягловой силой в сельском хозяйстве. На них и пахали, перевозили грузы и людей. Первый грузовик появился в нашем колхозе где-то около 1950 года. Появление "полуторки" было значительным событием особенно для нас, мальчишек. В течение долгого времени можно было наблюдать такую картинку: по улице деревни едет грузовик, а за ним в пыли, большая ватага мальчишек. Улица не асфальтирована, обочины заросли травой, а по центру тележная колея, песок.
За счастье считалось подержаться за борт автомобиля. Я уж молчу о тех счастливчиках, которые имели возможность прокатиться хотя бы в кузове. Попасть в кабину даже не мечталось.
Но вернемся в голодный 1947 год. Сейчас голод 1947 года почти забыт, но мне он врезался в память, хотя я был совсем маленьким.
Мне шесть лет. Кушать хочется постоянно. Организм требует мяса, а ему в ограниченном количестве предлагают картошку.
Сегодня, анализируя обеспечение продуктами нашей семьи, полным голодом его назвать трудно. Да, не было хлеба. Да, забыли, как пахнет мясо. Надоел борщ с грибами, которых тоже было не слишком много. Отсутствовал сахар, но ведь было молоко, были масло, творог и полный подвал картошки. Правда, он был как-то и не совсем наш, но об этом ниже.
Из этого времени мне вспоминается история о разделе грибов, сваренных в борще. Семья была большая, и на всех их не хватало. Чтобы решить проблему «по справедливости» старший брат Алексей (1928 г.р.) предложил меряться на емке [3].
[3] Емка (белорус.) – черенок от ухвата.
Смысл в том, что один бросает емку вверх, второй ее ловит. Затем, остальные накладывают свои руки до верха емки. Выигрывает тот, чья рука окажется сверху. Кто выиграл, тот с грибами. Вроде бы все действительно, по справедливости. За исключением того, что старшие братья могли регулировать сжатие руки, а, значит, и до некоторой степени влиять на конечный результат, что противоречит первоначально заявленному принципу. В течение некоторого времени выигрывали старшие Алексей и Петр (1930 г.р.), которые делились со мной как самым маленьким. Сеня же грибов не получал и, в конце концов, за одним из обедов не выдержал и от такой «справедливости» заплакал. Решением мамы грибная лотерея была прекращена и в последующем делила она сама. По принципу – «понемногу, но всем». Всем, кроме себя.
Необходимо отметить важную деталь – все ели из одной миски и если там попадался лакомый кусочек, то каждый член семьи старался его оттолкнуть от себя. Было голодно, но жадности не было. Было даже как-то стыдно показать окружающим, что ты хочешь кушать.
До сих пор не могу забыть, как я пришел к соседям по фамилии Коцур во время обеда их семьи. Семья большая, пятеро детей и двое взрослых. Дядя Петр – инвалид войны, он ходил на протезе и работал заведующим колхозным складом. Бывал в их доме хлебушек чаще, чем в других. И меня его дочери Елена и Мария частенько кусочком хлеба угощали. Жили мы с соседями очень дружно, как одна семья. И вот тетя Катя приглашает меня садиться за стол обедать, а я отказываюсь, мотивируя тем, что уже поел дома. Садиться за стол я отказался, но отвести взгляд от лежащей на столе полбуханки хлеба было выше моих сил.
Дядя Петр заметил это и, отрезав солидный кусок хлеба, протягивая мне, говорит: «Я знаю, ты дома хорошо наелся, но вот попробуй какой у нас хлеб». Отказать в просьбе я не смог.
Так же как не мог отказать проживавшей у нас бухгалтеру завода Марии, которая каждый вечер приносила мне в кровать кусочек черного хлеба и вручала его со словами: «На, Ванька, согрейся».
Чтобы как- то спасти нас от голода, мама приняла предложение председателя колхоза Филиппа Делец разместить в нашем доме крахмальный мини-завод. Из двух имеющихся одна комната стала заводом, а в другой жили мы. Подвал же, где хранился картофель для завода, был общим. Тем и спаслись в 1947-м.