Однажды, в галактике Альдазар
Шрифт:
Лёха больше всего любил, что уж греха таить, смесь первого типа с четвёртым… Но речь не об этом. А о том, что милашка “Вика”, видимо, таки была родом из Гвады, потому что предпочитала традиционность во всём. В том числе и в том, что дамы ходят первыми.
Надсадный вопль защитной системы стал своего рода спусковым крючком, катализатором цепной реакции. Когда дверь с щелчком заблокировалась, они уже стояли, окружив себя энергетическими щитами и наставив друг на друга бластеры. Индикаторы жизнеобеспечения заполошно мигали, намекая, что скоро им предстоит оказаться в лишённом кислорода пространстве. На внутреннем экране лёхиного
Сигнал тревоги надсадно визжал. Воздух быстро покидал помещение. По лицу “Вики” побежали волны цифровых помех, демонстрируя высокофункциональную биомаску, позволяющую в том числе дышать в лишённой кислорода среде… как минимум, какое-то время.
— На вашем месте я бы не была так спокойна, — заметила она, — очень скоро вы задохнётесь.
— Мадам, — сказал Лёха, — это было невежливо. А как же “здравствуйте” или “приятно познакомиться”? Да и вообще, все эти немотивированные убийства — это чистой воды дурновкусие. Вас разве этому не учили? Учитывая, откуда вы, должны были.
Вика усмехнулась. Всё в ней изменилось, неуловимо, но очень ощутимо: осанка, микромимика, взгляд.
— Право, — сказала она, растягивая слова в непередаваемой гвадской манере, — уж не присутствующим здесь господам рассуждать о вреде немотивированных убийств. Не кажется вам?
Лёха фыркнул.
— Туше. И всё же, леди — ведь леди, верно? — развейте мои сомнения: а что вы, собственно, здесь забыли?
— Базово — его, — усмехнулась она, кивнув на Эйма-Владимира. — Точнее, то, что в его голове. Вы, лорд Биберлехен, были приятным бонусом.
Оу. Значит, всё же узнала; неловко вышло.
— Решили дополнительно подзаработать и на моей шкурке тоже?
— Вы прекрасно знаете, что у вас гораздо больше долгов перед Гвадой, чем просто шкура, уважаемый.
Упс. Ну, есть такое.
— Вообще-то все вопросы вы могли бы задать вашей королеве.
— Верно. Но для этого мне понадобился бы как минимум некромант. Вы же, её бывший фаворит, рядом. Это весьма удачно. Правда, вы довольно сильно сдали с тех пор, как мы встречались в последний раз… муки совести?
— А, забудьте, — рассмеялся Лёха, который в бытность любовником королевы носил лицо высокого блондинистого красавца с идеальной фигурой и манерами жиголо, — я просто умылся!
“Он уводит у нас самку, — сказал Двадцатый возмущённо. — Мне это не нравится.”
“Эта самка собирается нас убить”, — чисто для проформы напомнил Мал.
“Не совсем нас.”
“Ну-ну. Думаешь, она не захочет нас убить, когда узнает, кто мы на самом деле такие?”
“Разумно. Но разве это не типичный ритуал ухаживания для нашей колонии? — незамутнённо удивился симбиот. — Глава колонии тоже так искал себе самку.”
“Наш глава колонии — идиот. Иногда мне кажется, что у него внутри загорается лампочка, когда он видит табличку “опасно”. На всякий случай, я говорю о метафорической табличке. И метафорической лампочке. Но от их метафоричности проблем меньше не становится.”
“Ну да. Как хорошо, что тебе это не свойственно, правда? — протянул Двадцатый невинно. — И над всеми, кто тебе так или иначе нравится, не горит метафорическая табличка “опасно”. Не горит, так ведь?”
Мал мрачно подумал, что иногда Двадцатый бывает той ещё ехидной сволочью. Впрочем, что возьмёшь с голоса, живущего у тебя в голове? Ему критиковать вроде бы сам создатель велел. И всё же обидно, когда даже на старый добрый самообман права не имеешь!
Кстати, о самообмане: Мал довольно сильно расстроился, узнав настоящее происхождение Вики. Леди, надо же… Не то чтобы он на что-то рассчитывал… Ладно, может, совсем немного. Всё же он, Мал, существо небедное и довольно могущественное. И в теории у него были некоторые шансы приютить, впечатлить и постепенно приручить девушку Вику.
С гвадской леди всё было сложнее по целому ряду пунктов.
“Ну, ты собираешься вмешиваться?”
“А зачем? — уточнил Мал философски. — Пусть они развлекаются, пока дышать могут. А там посмотрим. В крайнем случае дождёмся, пока они потеряют сознание, осторожненько упакуем в криокамеры, повяжем бантиком и подарим Деймосу… Ну, Бобра так точно.”
“О! Так ты собираешься украсть самку? Я тебя, кажется, недооценивал.”
“Заткнись…”
“… И это снова совсем не похоже на нашего главу колонии, да?”
Мал закатил глаза.
“Ненавижу тебя.”
“Да, точно. Я помню, что облекать слова в форму, прямо противоположную подлинному положению вещей — это любимая человеческая игра.”
Малатеста не выдержал и усмехнулся.
“Ну да. На том стоит вся цивилизация, что уж…”
“Может. Но я тут подумал и решил: если ты не хочешь поучаствовать, то поболтаю с ними я.”
“Нет!”
Малу отчаянно хотелось добавить ещё несколько непечатных выражений, но Двадцатый слушать не стал: в тех редких случаях, когда на симбиота накатывала жажда самостоятельности, остановить его было практически невозможно. Вот и сейчас он выпустил щупальца, наспех сотворил себе нечто вроде головы и радостно заявил:
— Здравствуйте, гуманоиды! У меня для каждого из вас две новости, хорошая и не очень. С какой начинать?
Тишина повисла очень красноречивая.
— Твою мать, — сказал Ал.
Вика была куда более разговорчива: пару раз хлопнув глазами, она выдала такую семиэтажную конструкцию, которая даже много чего повидавшего в этом смысле Мала заставила удивиться. И запомнить некоторые моменты на будущее.
— Где настоящий Владимир? — спросила леди в итоге своего монолога.
— Мы его съели, — сообщил Двадцатый гордо.
— Он был мой!
— Общая добыча, кто успел, тот и съел. Правило естественного отбора. Так? Мы успели. И знаешь, что это значит?
— Да, — сухо ответила она. — Что больше десятка лет моей работы коту под хвост… Точнее, грёбаному мутантскому уроду в глотку.