Однажды в Октябре
Шрифт:
— Александр Федорович, — сказал он, — таких кораблей нет ни в одном из флотов мира. Это я вам могу сказать точно. Это что-то совершенно новое, совершенно неизвестное, я затрудняюсь даже точно определить класс этого корабля…
Рядом была напечатана еще одна фотография, на которой мы увидели странный летательный аппарат с андреевским флагом на борту и красными звездами на высоких килях. Эти аппараты не имели крыльев, и держались в воздухе с помощью огромных винтов, которые вращались над ними. Судя по всему, винтокрылые аппараты были боевыми машинами. Во всяком случае, под одним из них были подвешены предметы,
— Что вы теперь скажете, господа? — спросил я у послов.
Те в ответ лишь развели руками. Я же обратил их внимание на огромных размеров заголовок плаката: «Читайте большевистскую газету „Рабочий путь!“ Только там вы узнаете все подробности блестящей победы революционного Балтийского флота над грозной эскадрой кайзера Вильгельма!»
— Получается, что эта таинственная эскадра действительно союзна большевикам? — растерянно спросил у меня французский посол Нуланс.
В ответ я лишь пожал плечами, ибо сам знал не больше чем они. В глазах Нуланса и Бьюкенена недоумение сменилось тревогой. Они неожиданно стали прощаться, и заторопились к выходу. — Понятно, побегут сейчас в свои посольства, писать спешные донесения своим правительствам.
Послы ушли, и я посмотрел на Вердеревского, он — на меня… Почему-то мне вдруг вспомнилась «немая сцена» из «Ревизора», и поза судьи Ляпкина-Тяпкина, который, «с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: „Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!“…»
Откланявшись, и морской министр тоже покинул меня, обещав держать в курсе всех событий. Ага, сейчас! Побежит к победителям по известному адресу в Смольный…
А вот что мне делать то? Кому писать донесение? На деревню дедушке? Государю-императору Николаю Александровичу? Или вон, стоит телефон, снять трубку и сказать, — Барышня, дайте Кавалергардскую улицу, дом 40, типографию газеты «Труд», — и попросить к аппарату товарища Сталина.
Эх, была не была… Сталин — не Ульянов, он всегда придерживался спокойной, взвешенной и разумной позиции… Ноги сами привели меня к столику с телефоном, рука сама взяла трубку и поднесла к уху. Словно кидаясь в бурную горную речку с обжигающей кожу водой, я произнес, — Алло, барышня, дайте пожалуйста Кавалергардскую улицу, дом 40, типографию газеты «Труд», — и после короткой паузы, — Позовите пожалуйста к аппарату товарища Сталина. Кто говорит? — Керенский Александр Федорович, премьер-министр Российской Республики…
12 октября (29 сентября) 1917 года, Петроград. Кавалергардская улица, дом 40, типография газеты «Рабочий путь»
Товарищ Сталин подписал номер к печати, зашумели-загремели ротационно-печатные станки, выплевывая полосы. На длинных столах расположились фальцовщицы, которые ловко собирали из отпечатанных разворотов «книжку» спецвыпуска, и сбрасывали готовый номер упаковщице. У входа в типографию за оцеплением волынцев рыли землю от нетерпения распространители, предвкушая неслыханный заработок от продажи газет. А на Кавалергардской улице уже собралась гудящая от возбуждения толпа потенциальных покупателей, сжимающих в потных ладонях мятые керенки.
Мы расположились в закутке типографии, и с наслаждением, не спеша листали газеты,
Там, во всех подробностях рассказывалось о разгроме немецкого десанта, о потоплении линейного крейсера «Мольтке» и легких крейсеров, о бегстве флота кайзера в Вильгельмсгафен, и прочих героических делах Революционной Большевистской Эскадры флота. Здесь же были интервью с героями этого сражения, в том числе и с командующим эскадрой большевиков конт-адмиралом Ларионовым. На полосах были фотографии невиданных кораблей, боевых летательных аппаратов, именуемых «вертолетами», пленных немецких солдат и моряков, потопленного «Мольтке», по палубе которого пробегали волны, жалкие, торчащие из воды, обломки того, что было когда-то германским легким крейсером «Франкфурт». Словом, информационная бомба в несколько мегатонн была готова к употреблению.
Довольный Сталин, хитро поглядывая на нас, сунул руку в неказистую тумбочку, и выудил оттуда большую, покрытую пылью бутыль темного стекла. Потом, пошарив, достал несколько пряников и жестяную коробку с леденцами.
— Вот, хорошее домашнее вино, — смущенно сказал он, — недавно земляк был проездом, привез. Думаю, товарищи, что сегодня мы имеем полное право отметить выход нашего спецномера. Как вы на это смотрите, Александр Васильевич?
Я кивнул. — Нормально смотрю, товарищ Сталин. Все мы взрослые мужчины, а хорошее грузинское вино позволительно пить даже дамам.
Действительно, поработали мы неплохо — это я скажу, как газетчик. А если вино и в самом деле домашнее…
Сталин, налил в стакан красное как кровь вино, расправил усы, и приготовился произнести какой-то витиеватый и красивый тост. В этот момент подошел один из печатников, и что-то тихонько шепнул нашему «тамаде» на ухо. От изумления тот чуть не выронил из рук стакан.
— Кто, говоришь, звонит? — спросил Сталин, — Иван, ты не ошибся?
— Нет, товарищ Сталин, — сказал печатник, — именно так и сказал, Керенский Александр Федорович. Просит вас сейчас подойти к аппарату.
Наступила немая сцена. Вид у товарища Сталина сейчас был такой, что приходили на ум слова бессмертной комедии Гайдая, — «Честное слово, ничего не сделал только вошел…». Наконец Иосиф Виссарионович опомнился от удивления и посмотрел на рабочего, который принес ему эту новость,
— Передай, что сейчас подойду, — сказал Сталин, и обернулся к нам. — Вот уж не ожидал, что господина «Главноуговаривающего» так проймет наша газета. А ведь он еще не читал вечерний спецвыпуск «Рабочего пути».
— Скорее всего, ему доставили один из наших плакатов, — сказал я, — там все было изображено, более чем убедительно. Керенский по натуре патологический трус. И сейчас он спасает свою шкуру.
— Да уж, понимаю, Александр Васильевич, — сказал Сталин, и поставив стакан на стол, вышел из закутка. А мы переглянулись. Ирина сидела с глазами, круглыми, как юбилейные рубли.
— Александр Васильевич, — спросила она удивленным голосом, — выходит, революции не будет. И «Аврора» не выстрелит, и Зимний не будут брать штурмом?