Однажды в Октябре
Шрифт:
А потом наши победы и освобождение захваченной врагом территории. И международная конференция в Тегеране. Потомок герцога Мальборо и холеный американский аристократ внимательно слушали сына грузинского сапожника, за которым стояла огромная страна, страна-победительница.
Освобождение Европы, бои в Польше, Венгрии, на Балканах. И как апофеоз — штурм Берлина. И красное знамя, поднятое на куполе Рейхстага. Капитуляция Германии. Вильгельм Кейтель, роняющий от волнения монокль, который раскачивается на шнурке, как висельник в петле. Фельдмаршал подписывает акт, признающий поражение Третьего рейха, и сдачу германских вооруженных сил на милость победителя.
И
— Командует парадом маршал Константин Рокоссовский, бывший младший унтер-офицер 5-го Каргопольского драгунского полка, награжденный за храбрость двумя Георгиевскими крестами. Принимает парад маршал Георгий Жуков, унтер-офицер 10-го Новгородского драгунского полка, награжденный за храбрость двумя Георгиевскими крестами.
Вот проходят перед трибуной командующие фронтами: Ленинградского — маршал Леонид Говоров, подпоручик, младший офицер мортирной батареи; 1-го Прибалтийского — генерал армии Иван Баграмян, прапорщик 2-го пограничного пехотного полка; 3-го Белорусского — маршал Александр Василевский, штабс-капитан, командир роты 409-го Новохоперского полка; 2-го Белорусского генерал-полковник Кузьма Трубников, поручик Семеновского полка, начальник команды пеших разведчиков, полный Георгиевский кавалер; 1-го Украинского — маршал Иван Конев, младший унтер-офицер 2-го отдельного тяжелого артиллерийского дивизиона; 4-го Украинского — генерал армии Андрей Еременко, ефрейтор 168-го Миргородского пехотного полка; 2-го Украинского — Маршал Родион Малиновский, ефрейтор пулеметной команды 1-й особой пехотной бригады Экспедиционного корпуса во Франции, награжденный двумя Георгиевскими крестами за храбрость. 3-го Украинского — генерал армии Федор Толбухин, штабс-капитан, командир роты 13-го пограничного Заамурском полка.
На трибуне Мавзолея стоит маршал Семен Буденный — старший унтер-офицер 18-го драгунского Северского полка, полный Георгиевский кавалер. И полтора месяца не дожил до Победы Маршал Борис Михайлович Шапошников — Генерального штаба полковник, командира Мингрельского гренадерского полка.
Апофеоз Парада Победы — знаменосцы, бросившие к подножью Мавзолея немецкие знамена вместе с личным штандартом Адольфа Гитлера.
А потом был разгром Японии, самураи, покорно складывающие к ногам русских солдат свое оружие, колонны пленных, красные флаги и советский военно-морской флаг над Порт-Артуром. И священник русской церкви, на кладбище русских воинов, павших во время обороны Порт-Артура, целующий стволы советских пушек, и со слезами повторяющий: «Я верил, что вы вернетесь. Дождался, теперь можно и умирать…»
Такие же слезы катились по щекам генерала Потапова. И он не стеснялся их. Это были слезы гордости за свою страну и свой народ. И за того человека, который только готовился взять власть в разрушенной и разваливающейся на куски России.
— Александр Васильевич, — наконец сказал он, — какое страшное и великое будущее прожила наша страна! Я клянусь вам, и обещаю, что приложу все свои силы к служению России, пусть даже и Советской. И сделаю все, чтобы русские офицеры, сохранившие любовь к своей Родине, были на вашей стороне…
— Не на «вашей» стороне, Николай Михайлович, — ответил я, — а на «нашей». Сторона у нас всех одна, и имя ей Россия. А теперь давайте сделаем так, чтобы нам потом, всю оставшуюся жизнь, не было мучительно больно за то, что мы делали, или, наоборот, не сделали в эти роковые часы.
Ночью в город прибудут наши
А еще, и это самое главное, именно мы должны обеспечить, чтобы после часа «Ч» власть оказалась в руках ответственных людей, болеющих душой за Россию, а не разных парламентских болтунов и политических позеров.
Генерал Потапов слушал меня, согласно кивая головой. Потом он встал, пожал мне руку, и пошел к телефону. Рабочий день начался.
12 октября (29 сентября) 1917 года, 14:00. Петроград. Суворовский проспект, дом 48
Позвонив куда-то по телефону, генерал Потапов снова зашел в комнату, извинился, сказав, что он вынужден ненадолго покинуть нас, после чего уехал. Ну а я не спеша принялся изучать квартиру, в которой нас предстояло провести самое интересное, с точки зрения истории, время.
Это была большая пятикомнатная квартира в доходном доме. В ней было все, что нужно было человеку для длительного в ней проживания: кухня с большой дровяной плитой, огромная, похожая на калошу медная ванна, туалет с уже забытым в наше время верхним бачком и большая прихожая. Имелось электрическое освещение, телефон в коридоре. В общем, как в объявлении об обмене: «все удобства».
Мышки уже потихоньку обжили наше жилище. В одной из комнат был установлен монитор, на который выводилось изображение с установленных на лестнице и за окнами видеокамер. В углу на столе стояла радиостанция, за которой с наушниками сидел наш бессменный радист сержант Свиридов. Судя по его довольной физиономии, связь со штабом адмирала Ларионова была устойчивой.
На кухне двое «спецов» раскочегаривали плиту, чтобы приготовить на ней обед. С непривычки дело шло со скрипом, и наши «повара» вдоволь наглотались дыма, пока печь, наконец, разгорелась.
В ванной комнате Бесоев задумчиво рассматривал смеситель, силясь понять — почему открывая вентили для горячей и холодной воды, из носика крана течет лишь одна холодная вода. Я посмотрел на его мучения, и рассмеялся.
— Николай, здесь еще нет централизованной подачи горячей воды. Если ты хочешь помыться с комфортом, то надо протопить дровяную колонку. Вон, видишь здоровенный толстый цилиндр — это и есть та самая колонка.
— Надо же, а я думал, что это обычная печка, — сконфуженно сказал Бесоев.
А через часа полтора к нам заехал генерал Потапов. Он был с незнакомым нам офицером средних лет. Судя по внешности, штабс-капитан был родом откуда-то с юга Европы. Николай Михайлович представил его нам, как своего подчиненного, с которым ему пришлось повоевать в Черногории, когда генерал Потапов был там советником штаба королевской армии. Звали нашего нового знакомого Николой Якшичем. Я напряг извилины. Фамилию эту я вроде уже где-то слышал. Ба! Да ведь это фамилия матери Елены Глинской, а, следовательно, бабки Ивана Грозного.