Однажды в Октябре
Шрифт:
— Вот, вот, — подхватил подполковник Ильин, — Двадцать три года правления одного из наиболее бездарных российских царей, две войны, три революции, Столыпинская аграрная реформа, по поводу которой у меня нет никаких слов, кроме матерных. Потом пришли Временные и, воплотив свои либеральные мечтания, удобрили все вокруг толстым слоем, с позволения сказать, «шоколада». Одним словом не страна, а настоящие авгиевы конюшни.
В тот раз все убрали по рецепту Геракла, смыв страну вместе с дерьмом. Мы не можем позволить себе поступить подобным образом, а значит, нам с вами придется все эти фекалии разгребать собственными руками. Вы Феликс Эдмундович так головой не крутите, именно вас мы порекомендовали товарищу Сталину на пост министра, то есть народного комиссара, внутренних дел. И не волнуйтесь, справитесь вы. Тем более,
Потом я добавил, — Поскольку мы здесь все в основном решили и договорились о взаимодействии, то завтра рано утром вы с генерал-майором Бонч-Бруевичем вылетите обратно в Петроград. Надо будет принимать дела, и браться за работу. Подполковник Ильин отправится вместе с вами, и окажет все возможную помощь. Чуть позже к вам присоединится еще один наш специалист, полковник Антонова Нина Викторовна, но ее мы планировали назначить контролировать царскую семью в Гатчине, которую еще предстоит там собрать. Кто в Сибири, кто в Крыму, кто на Урале. Временные разбросали камни, а нам теперь собирать.
Подполковник Ильин только кивал. Сейчас, когда события стали набирать скорость и, подобно горной лавине сорвавшейся с горного склона, понеслись, все сметая со своего пути, необходимо действовать решительно и быстро.
— Э-э… — только и смог произнести Бонч-Бруевич.
— Михаил Дмитриевич, вы что-то хотите сказать? — обратился я к нему.
— Скажите, Виктор Сергеевич, а почему так быстро? — спросил он, — Я еще не закончил знакомство с боевыми возможностями вашего соединения.
— Обстоятельства вынуждают нас к тому, чтобы мы действовали быстро, — ответил я, — Россия отчаянно нуждается в мирном договоре с Германией. Но со слабыми почетный мир не заключают, слабых просто вынуждают принять условия сильного. После разгрома германского флота нужно нанести поражение их 8-й армии в Прибалтике. Мы сможем перевернуть там все вверх ногами, вдребезги разбомбить штабы, склады и железнодорожные узлы, навести на немецкие войска ужас неуязвимыми танками и боевыми машинами пехоты. Но, для окончательного успеха необходимо чтобы русский солдат перестал кормить вшей в окопах, почувствовал себя победителем, и пошел занимать освобождаемую немцами территорию. Поэтому мы будем настаивать на вашем незамедлительном возвращении в должность командующего Северо-Западным фронтом. Там, в ходе совместных боевых операций, вы и изучите все наши боевые возможности.
— Ну, разве что так, — генерал Бонч-Бруевич достал из кармана платок, и начал машинально протирать пенсне, — Что ж, другие времена, другие нравы. Может ваша резкость и выйдет кому-то боком. Пока противник приходит в себя, вы уже все сделаете. Только вот, Виктор Сергеевич, я хотел бы сначала наедине переговорить с Владимиром Константиновичем.
— Поговорите, — пожал я плечами, — почему бы и нет. Может все таки сагитируете его за советскую власть, а то, как я вижу, господин адмирал пока еще сомневается.
— Да, сомневаюсь, — твердо сказал контр-адмирал, — Вот вы, Виктор Сергеевич, сказали, что планируете собрать всю царскую семью в Гатчину. С какой, позвольте сказать, целью?
— Можно я отвечу, ТОВАРИЩ контр-адмирал? — снова вступил в разговор подполковник Ильин. Я кивнул, и он продолжил, — Владимир Константинович, постарайтесь понять одно — даже отрекшись от престола, Николай Александрович Романов, не перестает играть, возможно, и пассивно, политическую роль. Только если раньше он играл эту роль, отдавая распоряжения, подписывая указы и манифесты, то теперь, став заложником обстоятельств, он подвержен воле тех политических сил, во власти которых ему повезет или не повезет оказаться. Один раз он буквально
Потом, кстати, то же самое проделали и с Великим Князем Михаилом, который и сам не горел желанием занимать трон. Да, да, измена, измена, кругом одна измена. И вот теперь мы хотим иметь господ Романовых у себя под рукой. Во-первых, чтобы они случайно не пострадали от местечкового самодурства или иностранного заговора, как это случилось в нашей истории. Во-вторых, мы не хотим, чтобы, даже оставшись живыми и здоровыми, Романовы оказались втянуты в какую-либо интригу или заговор, направленную против Советской власти. В-третьих, их активное и показательное сотрудничество с новой властью, должно будет окончательно успокоить ситуацию в стране.
Контр-адмирал Пилкин пожал плечами, — А почему вы думаете, что бывший российский император будет с вами сотрудничать?
— А как им жить при новой власти, и одновременно отказываться эту власть признавать? Николай Александрович просто будет вынужден принять наши правила игры. Иначе никто не сможет гарантировать безопасность ему лично и членам его семьи. К тому же, как это было в нашей истории, все его венценосные родственники отказались принять бывшую царскую семью. Есть и еще один немаловажный фактор. Все последние тринадцать лет царская чета живет в постоянном страхе потерять своего единственного и любимого сына. Один случайный порез, травма, или не дай бог открытый перелом — и все, летальный конец неизбежен. После 1905 года именно этот фактор стал ключевым в российской политике, а совсем не поражение в русско-японской войне. Оно только усилило ощущение безысходности и обреченности в царской семье. Представьте себе, ваш единственный сын, и четыре тысячи восемьсот дней и ночей, каждый из которых может стать последним по независящим от вас обстоятельствам. — Пилкина передернуло. — Мы можем помочь несчастному ребенку. Наши врачи хоть и не способны полностью излечить Алексея, но им под силу путем регулярных процедур сделать так, чтобы он мог жить жизнью почти обычного подростка.
В других странах подобные заболевания и купировать еще не умеют. Именно поэтому семья Романовых будет жить в Гатчине или в каком-либо другом месте неподалеку от Петрограда, жизнью обычных обывателей, ну почти обычных. Не больше, но и не меньше. Пока так, а потом поглядим, предложить ли Николаю Александровичу карьеру сельского учителя, или он способен на нечто большее.
— Понятно, Николай Викторович, — контр-адмирал Пилкин опустил голову, — Я с вашего позволения подумаю над вашими словами.
— Подумайте, — кивнул подполковник Ильин, — А пока мы оставим вас с Михаилом Дмитриевичем. Поговорите с ним, мы не будем вам мешать.
— Еще дня два назад я посчитал бы все происходящее фантастикой, — задумчиво сказал генерал Бонч-Бруевич. — Но это не фантастика, а вполне реальный факт, в чем вы уже успели убедиться. Я очень много понял за эти два дня.
— Михаил Дмитриевич, я понимаю вас, но и вы меня поймите, — сказал растерянно адмирал Пилкин, — сколько всего произошло за этот страшный год. Отречение царя — как я узнал сейчас — под угрозой насилия. Потом эти ужасные убийства офицеров, в феврале и в июле-августе. Полное разложение армии и флота. Этот фигляр Керенский и его ужасающее пустословие. Никто уже ни во что не верит. Как быть, как жить дальше…
— Владимир Константинович, — ответил Бонч-Бруевич, — у вас появилась вера и надежда на лучшее для России будущее. Тем более, что выбора у нас, тех, кто считает себя патриотом России, просто нет…
— Вы так считаете, Михаил Дмитриевич? — осторожно спросил Пилкин.
— Да, именно так. И я постараюсь вам это объяснить. Вы, Владимир Константинович, мало знаете о планах наших так называемых «союзников», в отношении России. А мы, генштабисты, об этих планах наслышаны. Но, как говорит Святое Писание, «во многих знаниях многие печали».