Однажды в Октябре
Шрифт:
Потом господин Гоц понял, что наговорил лишнего даже для столь либерального собрания, и бочком, бочком удалился с трибуны. Пока он там ораторствовал, все двенадцать депутатов — большевиков покинули зал заседания. Назревала развязка.
Следующим на трибуну вылез городской голова Шрейдер, и призвал в едином порыве идти в Смольный, и высказать свое возмущение действиями большевистского правительства.
Господа протестующие не учли одного — их выход на свежий воздух после вброса, осуществленного большевистским депутатом, был совершенно ожидаем. Думскую улицу с двух сторон перегораживали поставленные поперек броневики и цепи революционных матросов с эсминца «Забияка», перемешанных с морскими пехотинцами
Вот и сейчас, когда разгоряченные депутаты вывалились из здания, то с ходу наткнулись на матросско-морпеховские цепи. Завязалась отчаянная перепалка, перешедшая затем в потасовку, квалифицированную в дальнейшем как «преднамеренное злостное нарушение общественного порядка в условиях Чрезвычайного Положения». После некоторой возни особо буйные депутаты со связанными за спиной руками были положены мордами на брусчатку, загружены в два больших грузовика и, «до выяснения», отвезены в «Кресты». Уже там, внутри, вождей отделили от массы, и охочие до истины товарищи начали их допрашивать, особо не заморачиваясь процессуальными тонкостями.
А Петроградская городская дума была закрыта, как не имеющая кворума, и вновь открылась уже через два месяца после перевыборов по новому закону, как Петроградский городской совет народных депутатов.
14 (1) октября 1917 года 16:15, Петроград. Таврический дворец, ныне Совнарком
В дверь Сталинского кабинета постучали. В дверь заглянул дежуривший снаружи морской пехотинец, — Разрешите, товарищ Сталин, к вам подполковник Ильин.
— Хорошо, пусть войдет, — вздохнул Сталин, отодвигая в сторону книгу, которую только что читал. Ильин — это было серьезно. Когда от товарищей из будущего товарищ Сталин узнал, что не все товарищи по партии имеют в революции те же цели, что и он, то не очень сильно удивился. Люди, они все разные, и между ними возможны расхождения во взглядах. Но спустя некоторое время он понял, что эти расхождения настолько велики, что победа людей, придерживающихся противоположных взглядов может привести Россию вместо процветания к катастрофе. Недавняя стычка с Троцким, и вырвавшиеся у того слова о желательной для петроградцев участи, еще больше укрепили Сталина в этом мнении. Когда вместе с Владимиром Ильичом в Петроград прибыл «жандарм из будущего» подполковник Ильин, товарищ Сталин недолго думая попросил его взять наиболее одиозных «товарищей» на контроль, поставив только одно условие — без разрешения ЦК «руками» никого не трогать. Сталин был жестким прагматиком и идеологические штампы не имели для него особого значения. Если есть подозрения в измене, то надо, их или развеять, или, убедившись в их справедливости, принять все необходимые меры, в том числе и радикальные. И вот этот самый подполковник Ильин приходит к нему с сообщением, по всей видимости, весьма важным.
— Добрый день, товарищ Сталин, — поздоровался вошедший подполковник, и подойдя к столу, положил на него маленькую плоскую коробочку, — нам удалась прослушать разговор Якова Свердлова с его старшим братом Залманом, ныне капитаном французской службы Зиновием Пешковым. Ничего не буду вам говорить, послушайте разговор и сами сделайте вывод, — с этими словами, подполковник нажал на кнопку аппарата и отошел в сторону.
Сталин слушал получасовую запись в гробовой тишине, только в самом конце, когда Сверлов упомянул о квартире Алиллуевых, председатель Совнаркома негромко выругался по-грузински. Когда разговор закончился, Сталин поднял голову
— Относительно партии большевиков — да, это заговор, — немного подумав, ответил подполковник, — а относительно России, это совершенно точно измена в форме шпионажа в пользу иностранной разведки, и подготовка государственного переворота.
— Да уж, — хмыкнул Сталин, — друзей среди иностранных правителей у нас нет, — потом его буквально прорвало, — бозишвили, — эту гадину нужно давить сразу. Вы, товарищ Ильин, побудьте здесь, а пока… — Сталин повысил голос, — Товарищ Сергеев!
В дверях появился морской пехотинец, — Слушаю вас, товарищ Сталин?
— Товарищ Сергеев, будьте добры, сообщите по своей рации товарищам Ленину и Дзержинскому, что нам необходимо срочно встретиться, лучше всего, в моем кабинете. Передайте им, что дело очень важное и срочное.
Морпех вышел, и в кабинете снова повисла гнетущая тишина. Слова были уже не нужны, осталось убедить Ленина в серьезности ситуации и можно начинать…
Первым в кабинет Сталина зашел Дзержинский, снял пальто и шляпу, повесил их обшарпанную вешалку, и, аккуратно пригладив волосы, сел рядом с подполковником Ильиным, прикрыв глаза. Вид у Феликса Эдмундовича был откровенно замученный. Буквально на коленке приходилось создавать НКВД. И если бы не помощь товарища Антоновой… Некоторые жандармские полковники после разговора с ней уходили на полусогнутых ногах. Да и «старым подпольщикам» тоже доставалось немало. Кадры в НКВД подбирались медленно, но зато была твердая надежда, что работать они будут на Россию, а не на другого хозяина, который лучше платит.
Ильич буквально влетел в кабинет Сталина, размахивая иностранными газетами. По его возбужденному виду было понятно, что он нашел в них нечто весьма интересное, и только срочный вызов к Сталину оторвал его от смакования ньюансов, — Товагищ Сталин! Это пгосто погазительно! — выкрикнул он, едва переступив порог, — Ваш матегиал по Моонзунду пегепечатали все газеты Европы! Удивительный успех! — Ленин оглянулся, увидел сидящих Дзержинского и Ильина, запнулся, и настороженно спросил, — В чем дело, товарищи, что-то случилось?
Сталин угрюмо ответил, — Случилось, товарищ Ленин, очень даже случилось… Вы, это, лучше присядьте. — потом будущий «лучший друг советских физкультурников» посмотрел на подполковника Ильина, — включите ваш аппарат, товарищ Ильин. И разбудите, пожалуйста, товарища Дзержинского, а то он совсем умаялся, спит на ходу…
Подполковник подошел к столу и щелкну кнопкой диктофона. Из динамика донесся известный всем присутствующим голос Якова Свердлова, — Смотри, Зяма, не застрели родного брата…
При первых же звуках этого голоса Дзержинский открыл глаза и огляделся вокруг, всем своим видом будто говоря — Где тут эта сволочь?
При прослушивании этого диалога Ленин с Дзержинским реагировали на него по разному. Феликс Эдмундович тут же превратился в слух, пытаясь запомнить и проанализировать все нюансы, отстраняясь при этом от моральной стороны вопроса. Ленин же наоборот, воспринимал все достаточно экспрессивно, постоянно порывался вскочить со стула, и произнести речь. А ведь ему было от чего нервничать. С поступлением информации из будущего, в его неслабом, надо сказать мозгу, уже сложилась обновленная теория поэтапного построения социализма. Сначала взять власть в одной стране — России, потом провести ее социализацию и индустриализацию. Потом, раз мировая война под номером два все равно неизбежна, превратить ее в победный марш советских армий до Ла-Манша на Западе, и до Сайгона на Востоке. Снова социализация и новый рывок, теперь уже за океан.