Однажды в Париже
Шрифт:
Размышляя на эту невеселую тему, де Голль и шел к леди Карлайл. Он заранее представлял, что скажет вышколенная светская дама о его поведении в отеле Рамбуйе. А спорить с дамами Анри не умел — не было возможности научиться.
В это же самое время Люси обдумывала, как бы выяснить, что за странный господин околачивается возле ее дома и пытается завести амуры с камеристкой Амели.
Странного господина высмотрела верная Уильямс. Она с годами приобрела несокрушимую нравственность и считала долгом присматривать за живущей
Кормилица, оставшаяся со своей повзрослевшей воспитанницей и немало с ней путешествовавшая, знала несколько сотен слов по-испански, по-немецки и по-французски. Понять все, о чем щебечут камеристки-француженки, она, конечно, не могла, а вот выслеживать их — запросто. И делала она это с огромным удовольствием.
Если бы Люси взяла в Париж свою камеристку-англичанку, одной заботой было бы меньше. Мэри не знала французского языка и не поняла бы парижских комплиментов. Но нужны были именно француженки, умеющие причесать на модный лад, знающие, где купить самые лучшие ленты и чулки, к тому же имеющие тот особый парижский вкус, отсутствия которого в салонах и при дворе не прощают.
— Они встречаются в переулке, куда выходят ворота заднего двора, — доложила Уильямс о своих наблюдениях. — Он — хорошо одет, как и должен быть одет здешний горожанин. Но лично я не понимаю, как мужчина может носить штаны цвета неспелого яблока?..
Люси было лень разбираться, с каких пор кормилица полюбила черный цвет и стала считать его единственным подходящим для кавалера.
— И что, Уильямс, они целуются?
— Может, и целуются… когда уходят подальше от дома. Но этот мистер мне не нравится!
Верная Уильямс не смогла бы объяснить причину своей антипатии, но она всегда чуяла, когда воспитаннице грозила какая-нибудь опасность, и Люси это знала.
— Я сама прослежу за Амели, — пообещала она. — А теперь — шоколад, и побыстрее, Уильямс!
Тут снизу донесся возглас Джона, извещающий о том, что явился очередной визитер.
— Погоди-ка с шоколадом! — велела Люси. — Сначала пойди узнай, кто там?
Кормилица молча удалилась и почти сразу вернулась, еще более насупленная.
— Там пришел молодой господин, с которым вы теперь выезжаете в свет, миледи, — хмуро сообщила она.
— Это не молодой господин, это молодой медведь! — вздохнула Люси. — Дикарь с острова Борнео!.. Я и не знала, что в Париже такие водятся.
— Он не похож на здешних щеголей, — покачала головой Уильямс. — По-моему, из всех, кто у вас бывает, миледи, это единственный приличный человек.
— Тебе так кажется, потому что он похож на шотландского пуританина! — фыркнула Люси.
— Шотландцы, по крайней мере, суровы ко всякому разврату…
— Это потому, что у них нет денег на разврат! Хорошо, зови его…
Через минуту в гостиную вошел мрачный и задумчивый де Голль. Остановился почти в дверях, дежурно поклонился.
— Добрый день, мадам.
— Вы опять в кожаном колете, месье! — Люси капризно поджала губки.
— Я со службы…
— Его преосвященство освободил вас от службы, чтобы вы посещали со мной парижские салоны.
— Да. Но сам я себя не освободил…
— Что ж, раз вы здесь, значит, нам все же предстоит новый визит?
— Именно так, миледи. Нам необходимо побывать у мадемуазель де Ланкло.
— Я с ней незнакома, — дернула плечиком Люси. — Придется попросить кого-нибудь представить нас… Может быть, господина Вуатюра?..
Анри вспомнил поэта, которого встретил у маркизы в приснопамятный вечер своего дебюта в светском обществе. Невысокий, изящный, темноволосый мужчина, одетый очень дорого и одновременно скромно, и, как ни странно, молчаливый.
— Вы с ним успели познакомиться, мадам?
— Да, и он обещал мне мадригал! Я жду его и еще нескольких господ сегодня вечером.
— Тогда перенесем наш визит на завтра.
Люси едва не сорвалась, готовая сказать колкость или чего похлеще: ее буквально бесила эта манера де Голля вести разговор — равнодушным тоном, на грани безразличия! «Неужели ничем нельзя пронять этого толстокожего вояку?!. Ну вот же, перед ним стоит весьма соблазнительная дама, всем своим видом показывает, что не прочь продолжить отношения, а он, дубина стоеросовая, ничего не замечает! Ну да ладно, еще не вечер. Найдется ключик и к вам, месье лягушка!..»
— Стало быть, желаете посетить салон этой авантюристки? Хорошо. Составлю вам компанию. Но если вы там собираетесь вести себя так же безобразно, как у маркизы…
— Только если там окажется аббат де Гонди и оскорбит кого-нибудь из дам… — пожал плечами Анри. — Благодарю, что напомнили, мадам. Нужно сегодня же купить две пары перчаток.
— Две пары? — удивилась Люси.
— Да, на случай, если придется опять учить аббата любезности. Не могу же я носить перчатки, которые испачканы о его физиономию.
Люси нервно рассмеялась.
— Вы ведь терпеть не можете всех этих щеголей и стихоплетов, которые пишут эпиграммы на кардинала и потому считают себя героями. Для чего вы решили обойти все светские гостиные? Откройте секрет?
— Ищу одного человека, мадам.
— Он вас оскорбил?
— Можно считать и так.
— Я уже, право, боюсь брать вас к Нинон, месье де Голль! — притворно испугалась англичанка.
Анри моментально насупился. Тогда до Люси наконец дошло, что с этим гвардейцем шутить бесполезно — дамских шуток он просто не понимает. А меж тем де Голль мог бы ей пригодиться в интриге, которую, собственно, и оплатил сэр Джон Элфинстоун. Лейтенанту покровительствует мадам де Комбале, а он, в свой черед, готов ради нее нарушить эдикт о дуэлях. Этим можно воспользоваться, чтобы приручить племянницу кардинала!