Однажды в Париже
Шрифт:
На сей раз Люси сдержала усмешку: нищим шотландцам это лакомство не по карману, вот они его и не распробовали.
— Придется, мистер Джон, — притворно вздохнула она. — Весь Париж пьет шоколад. Вы же не захотите выглядеть чудаком в глазах парижан?
Люси, разумеется, настояла на своем, и шотландец таки выпил горячее, сладкое и пряное варево, запивая водой — как научила Люси. После чего ушел.
Леди Карлайл некоторое время задумчиво смотрела на пустую чашку гостя на столе, потом решительно хлопнула в ладоши.
— Уильямс, возьми-ка корзину и пройдись. Вроде как к зеленщику, а сама обойдешь вокруг квартал, — велела она. — Погляди, не стоит ли этот фальшивый Смит в засаде.
— Щипцы, миледи, — напомнила заботливая кормилица.
— Ничего с ними не сделается. Беги проверь!
Четверть часа спустя Уильямс вернулась и доложила: Смита нет, зато недомерок, который увивается вокруг Амели, поблизости.
— Мне это не нравится, — сказала Люси. — Они наверняка успели поговорить. Теперь их двое против меня одной!
— Хорошо, если только двое… — тихо откликнулась кормилица.
— Ты права! — Люси горестно закусила губу. — Что же делать?..
— Этот французский дворянин… как там его… очень достойный человек, — также вполголоса заметила Уильямс.
— Да? Я тоже так считаю! — просветлела Люси. — Ты умница! Неси щипцы!
Больше слов не потребовалось: Уильямс напомнила, что у ее воспитанницы есть защитник, которого для пущей надежности лучше бы приблизить к себе, и Люси согласилась. Пусть у него в парижских салонах репутация безумца, но шпагой он владеет, при нужде и кинжалом воспользуется. К тому же сам кардинал Ришелье свел их для выполнения какой-то загадочной задачи, и что бы де Голль ни натворил, он в худшем случае будет наказан месячным заключением в Фор-Левек.
Потом Уильямс завила Люси волосы, помогла надеть юбки и корсаж, приладить бархатную маску, принесла подбитое мехом манто и надушенные перчатки.
Портшез уже ждал внизу.
— В Пале-Кардиналь! — велела Люси.
Пока графиня Карлайл переживала по поводу своего пошатнувшегося реноме и строила планы относительно продолжения отношений с Анри де Голлем, лейтенант был весьма занят и о женском поле временно не думал вообще. Забот и без светских дамочек хватало.
Двое молодых гвардейцев его роты накануне повздорили из-за какой-то ерунды с тремя королевскими мушкетерами. Настоящих дуэлей не получилось, но кончилась ссора дракой в кабачке «Сосновая шишка». И теперь де Голлю предстояло как можно скорее сгладить неприятные противоречия. Капитан де Кавуа приказал ему срочно найти забияк, допросить их и понять, что же там, в кабачке, произошло на самом деле, чтобы, ругаясь и мирясь с капитаном королевских мушкетеров де Тревилем, не оказаться в глупом положении.
Как раз за десять минут до появления леди Карлайл в кордегардии Анри, взяв с собой гвардейца Антуана дю Геника, отправился верхом на улицу Старых Августинцев. Там якобы у какого-то дальнего родственника скрывался то ли раненый, то ли просто крепко поколоченный юный гвардеец Роже де Туш.
Беседуя о странной цене, которую потребовал оружейник Галан за два седельных пистолета, уже побывавших в починке, лейтенант и его гвардеец подъехали к отелю д’Ошо. Здесь им пришлось придержать коней, пропуская расфуфыренный экипаж какого-то щеголя, и тут де Голль совершенно случайно увидел, что двери особняка д’Ошо отворились и оттуда вышли несколько мужчин — почти все в годах, седобородые, а двое — с тростями. Вся компания имела вид немолодых и уже махнувших на себя рукой писцов какого-нибудь ведомства, но только не финансового — там служащие одевались получше. Смотреть на эту публику не доставляет никакого удовольствия, и потому Анри просто скользнул по ним взглядом.
Однако взгляд все-таки зацепился. Среди коричневых и черных плащей мелькнуло что-то яркое… тоже коричневое, но скорее сочного желудевого цвета!
Цвет привлек внимание де Голля на долю секунды, но этого мгновения хватило, чтобы разглядеть, как из-за плеча сгорбленного старца показалась и пропала круглая сытая физиономия с крючковатым носом — истинно крестьянская физиономия.
И Анри моментально опознал свою пропажу: поэт-самоучка, Адан Бийо!
Де Голль доложил отцу Жозефу, что видел Бийо в окне особняка герцога де Шеврёз. «Серое преосвященство» послал туда своих людей, но поэта они не обнаружили; герцога де Шеврёз, впрочем, тоже; что касается Шевретты, она прилетала в Париж и улетала так стремительно, что о ее новых проказах Ришелье узнавал дня через три после того, как она исчезала, — и вся прислуга ее замка Дампьер готова была поклясться, что хозяйка все это время хворала и не покидала будуара.
— Похоже, скоро Париж получит очередной стихотворный памфлет на его преосвященство, — сказал отец Жозеф. — Если герцогиня увезла с собой этого чудака — то не ради того, чтобы взять его в любовники. Хотя от нее даже этого можно ожидать…
И вот чудак внезапно возникает там, где его совсем не ждали!
В том, что старые поэты привели Бийо в отель д’Ошо, к виконтессе, не было ничего удивительного. Она усиленно вербовала посетителей для своего салона, и, пока не добралась до именитых, «мэтр Адан» тоже годился. Но де Голль, понятно, про затеи виконтессы д’Ошо не знал.
— Постойте-ка тут, дю Геник, — сказал он, соскакивая с верного Феба и отдавая поводья гвардейцу. — Я сейчас приду.
Протиснувшись между прохожими, Анри внезапно вырос перед Бийо.
— Добрый день, месье, — произнес он вполне миролюбиво.
Отшатнувшийся было Бийо в следующий момент узнал лейтенанта, с которым несколько раз сталкивался в Пале-Кардиналь.
— Нет-нет, ни за что! И не просите! — воскликнул он.
— Мэтр Адан, я должен с вами поговорить… — пробормотал сбитый с толку де Голль.
— Нет! Я знаю, кто вас прислал! Нет и еще раз нет! Мне милее мой рубанок!..
Сделав это загадочное признание, поэт-самоучка сорвался с места и побежал прочь с удивительной прытью. Анри сделал было два шага, чтобы погнаться за ним, но дорогу ему заступил старец с бородой, какие носили во времена короля Генриха и которую не мешало бы подровнять — уж больно походила на козлиную.
— Обидеть поэта нетрудно, — сказал дед неожиданно мощным басом. — Но поэт отомстит так, что потомки будут насмехаться над обидчиком! Римские цезари умирают, а Вергилий и Гораций живы!