Однажды в Париже
Шрифт:
И странно ему было слышать, что придворные считают, будто он скучает. Словно единственным веселым занятием для него было бы управление страной, а все прочие — унылы и печальны!..
Простояв несколько секунд у приоткрытой двери и убедившись, что танец ловчих исполняется прилично, что бездельники Мулинье и Жюстис стараются изо всех сил, король побежал в комнату, отведенную для переодевания, на ходу отцепляя огромный чепец. Ему предстоял еще один выход — в роли крестьянина.
Кардинал одобрительно кивал. Музыку его величество сочинил отменную,
Анна Австрийская улыбалась — как мать, глядящая на шалости пятилетнего сына. Если бы этот человек, умеющий превосходно играть на лютне и рисовать костюмы, не был ее мужем, она бы постаралась с ним подружиться, приглашала в свои покои. Но от мужа ждут иного — ребенка хотя бы. Но как раз ребенка Людовик почему-то не желал ей подарить. Было ли дело в той ране, о которой ей рассказали пронырливые дамы? Она не имела опыта в любовных делах и полагала, что его величество просто был обязан попытаться, сделать над собой усилие и довести дело до необходимого результата. Ведь не мешает же ему тот давно заживший нарыв скакать и вертеться?
Анна-Женевьева смотрела на танцоров с пренебрежением. Она не понимала, как человек, родившийся в королевской семье и ставший королем, мог тратить время на прыжки и гримасы? К тому же человек уже не очень молодой. И вдруг странная мысль пришла ей в голову: да ведь королю просто не повезло с женщинами! Королева — это, понятно, дипломатический союз, но неужели в Париже не нашлось сильной духом дамы, чтобы приручить этого плясуна? Чтобы разбудить в нем настоящее королевское честолюбие? Это ведь так несложно! Сама Анна-Женевьева постоянно внушала четырнадцатилетнему брату, что он однажды станет великим — великим Конде. А Луи в ответ обещал ей, что она станет повелительницей Парижа. Осталось подождать совсем немного…
Д’Артаньян стоял в толпе придворных. Весь балет он не видел, но несколько танцев сумел разглядеть. К хореографии он был равнодушен, и у него имелась другая забота — непременно найти де Голля. Лейтенант гвардейцев кардинала, которому полагалось бы сопровождать его преосвященство в таком путешествии, исчез, и никто из тех немногих приверженцев кардинала, с кем можно было говорить без риска завершить беседу дуэлью, ничего не знал о нем.
Балет завершился, исполнители вышли на поклон, потом ушли переодеваться, вбежали слуги, стали быстро растаскивать кресла и стулья. Придворная молодежь честно заслужила свой бал!
Людовик, еще в крестьянском костюме, подошел к кардиналу и к супруге. Анна произнесла банальный комплимент — большего он и не ожидал. А вот мнение кардинала было ему очень любопытно.
Сам же король после премьеры «Тюильрийской комедии» поздравил кардинала с успехом и особенно похвалил план пьесы, ни слова не сказав о стихах. Кардинал должен был оценить эту шпильку.
— Я в восторге, ваше величество, — сказал Ришелье. — Музыка выше всяких похвал! Исполнители превосходно справились с задачей. Вы, как я и предполагал, танцевали лучше всех. Не устаю удивляться вашей одаренности, но, ваше величество, в балете кое-чего недоставало.
— Жареных дроздов? — весело спросил король. — Но еще не сезон. Осенью поеду на охоту и пришлю вам целую корзинку птичек.
Кардинал улыбнулся.
— Зачем же скрывать свои таланты, ваше величество? Вы не только отличный хореограф и блестящий композитор, вы еще и замечательный поэт.
Людовик озадаченно посмотрел на Ришелье, явно не желающего объяснять неожиданный комплимент, и вдруг все понял.
И расхохотался. Это был смех победителя. Кардинал нашел врага, но что он мог сделать этому врагу? Любого другого жителя Франции Ришелье немедленно заточил бы в Бастилию, а тут оказался совершенно бессилен. Все, что он мог предпринять, — вежливый намек.
Радостный хохот Людовика привлек общее внимание — не так уж часто придворные его слышали.
Кардинал чуть заметно развел руками. Это должно было означать: ах, как жаль, что не построено еще Бастилии для столь знатного сочинителя.
Король и это понял.
Он первым опустил взгляд. После всех неудачных заговоров он смирился, он махнул рукой на обиженных аристократов с их опасными затеями. Заменить Ришелье было некем: сопротивляться власти и править государством — два разных ремесла. А править Ришелье умел.
Миг победы оказался краток, и король был благодарен кардиналу за то, что его преосвященство позволил сполна насладиться этим мигом.
— Поэзия — все же не мое дело, — примирительно сказал Людовик. — А вот меня обещали научить вставлять стекла в окна! Когда вернусь в Лувр, возьму первые уроки. И надо заказать новый токарный станок. Хочу попробовать выточить бильярдные шары.
— Не сомневаюсь, что у вас получатся отменные шары, ваше величество, — с поклоном ответил Ришелье.
Ветер все крепчал, и маленькую шхуну мотало с волны на волну, как скорлупку. Паруса давно были зарифлены, иначе беды не миновать. Матросы у штурвала вдвоем едва удерживали руль под заданным углом.
— Мы уже не попадаем в Фолькстоун, мистер Кристи, — сказал похожий на краба-переростка человек в одежде моряка. — Не будь я капитан Джон Мэтли! Этот шторм не даст нам ни одного шанса.
— И что же вы предлагаете? — нахмурился карлик, судорожно цепляясь за ванты.
— Пойдем в Бриджтаун.
— Но это же в сотне миль от Лондона?!
— Шторм, сэр…
— Хорошо. Делайте ваше дело, а я займусь своим.
Кристи подобрался к юту и нырнул в спасительную дверь каюты. В помещении, освещаемом одним масляным фонарем, болтающимся на цепи под низким потолком, находился только один человек, закутанный с ног до головы в клетчатый шотландский плед. Человек недвижно сидел в углу на рундуке, упершись ногами в стену, чтобы не упасть от качки.
— Хорошая погода, миледи, — тихо сказал Кристи, подходя и садясь на единственный стул у стола.