Однажды в Русальную неделю
Шрифт:
Злоба остановилась, гневно смахнула прекрасную косу за спину – её гордость, изюминку и, страстно приобняв Блуда, шагнула к Элизе. Они встретились лишь на секунду, после чего стремительно разошлись в стороны. Но даже за это мгновение Злоба успела с ненавистью шепнуть:
– Шлюха!
А ведь Элиза и вправду любила Блуда. Как брата. Он напоил её огненной водой, привезённой с запада вместе с новой верой. Как и христианство, водка возымела страшное воздействие на людей, для которых самым крепким напитком являлись медовуха и перебродивший яблочный сок. Элиза не была исключением. После совершённого «греха»,
Элиза спешила к частоколу, вытирая слёзы, когда услышала детский смех. Горбатая старуха играла вместе с внучкой, сироткой. Однолетнюю девочку звали Дареной, старуху же так и кликали в деревне Старухой. Когда она была помоложе, её обзывали проституткой или сумасшедшей, так как Старуха ходила простоволосая и ела то мясо, кое не принято есть. Сейчас же она постарела, а после смерти детей начала трудиться на озере, чтобы обеспечить Дарену. Да и кошачье мясо она перестала есть.
Хотя странность осталась – ненависть ко всем и каждому. От скучной жизни.
В унисон Дарене заржала кобыла, почувствовав зубки самца на своём крупу, лягнула воздух. Девочка испугалась, венки на огромных, наивных глазах потемнели. Малышка заплакала, а Старуха сплюнула под ноги Элизе:
– Чтоб ты сдохла иль пропала, как твоя семья, прокажённая!
За частоколом, по заросшей орешником тропе, ведущей к колдунье, Элиза могла вдоволь нарыдаться, но она сохранила боль внутри. Ещё одна трещинка покрыла её сердце. Девушка жалостливо вздохнула лишь тогда, когда остановилась у Озера утопленников.
Постепенно переходящее в болото да ещё являющееся местом для отходов дубильни и текстильного производства, оно не было пригодным для жизни, но люди всегда замечали на нём одиннадцать белых фигур. Одиннадцать лебедей. И вот сейчас птицы замерли на водной глади, наблюдая за Элизой. Лошади заволновались, затрясли мордами. Девушка ещё раз вздохнула и потянула животинку к темнеющей вдали хижине.
В хате пахло травами, болотом и спиртом, в котором томились органы или же тела – эмбрионы. Колдунья выглядывала в ставни, отрицательно кивала головой. Ругалась, снова выглядывала, осматривала лошадей. Передумала, согласилась, после чего снова начала глаголить, словно набивая цену.
– Нет, девочка моя, для того, о чём ты меня просишь, надобна сила, коей можно сравнять с землёй эту деревеньку.
– Я принесу всё, что попросите, – девушка закусила губу. – Всё! Печень трески, корень мандрагоры, глаза дракона.
– Сперму улитки, ороговевшую кожу вороны, слюну паука, – продолжила колдунья, – кровь девственницы. Дорогуша, такими мыслями ты смущаешь моё достоинство. Я не какая-нибудь лекарка, а колдунья, уважаемая народом настолько, что аж жечь на костре боятся! То, что ты собираешься сотворить, не требует ингредиентов, ибо мы не будем лечить геморрой иль холеру. Мы будем снимать то, что наложено магией, значится, клин клином выбивать. Но – повторяюсь – сил мне не хватит! Однако имеется один метод. Оставишь коней – расскажу и покажу.
– Вы собираетесь их…
– Не совсем, – прервала колдунья. – Сыновьям отдать собираюсь. Так что? Согласна? Ну и хорошо. Бери. Только осторожно: пергамент старый – трескается. В нём сказка, но, как и в любой сказке, частичка правды имеется тоже. Умеешь читать?
Элиза
– Есть картинки, по ним всё ясно, – кивнула ведьма. – Но если хочешь, я кратко перескажу сюжет. Лады? Хорошо, здесь говорится о волочайке и её муже, которого постигла беда. Что? Не знаешь, кто это такая? Проститутка, шлюха, куртизанка – выбирай. Что до меня, то я продолжу звать её волочайкой, ибо этого слова ты не знаешь, а мне важнее, что героиня этой сказки в первую очередь – человек и любящая мужа женщина, а уже потом та, кем её окрестил злобный люд.
***
Казалось, священнослужитель выжидал её у церкви. Он кивнул рабочим, данным жестом завершая разговор, взглянул на девушку с упрёком:
– Всё же, увела лошадей к ведьме, Элиза? Я не сомневаюсь, что теперешняя участь бедной животинки – это быть зарезанными в подношение Гекате. Не хочешь покаяться?
Пытаться сварить кашу из воды – глупо, хотя многие люди частенько этим грешат. И вот сейчас, проходящая рядом Старуха с Дареной на руках услыхала слово «ведьма», внутренне затрепетала, пригляделась, безумно улыбаясь. Заметила Элизу. И даже этих маленьких деталей вполне хватило на то, чтобы высказать своё предвзятое мнение так громко, что разом привлечь всех прохожих:
– Ведьма! – затараторила Старуха, чуть ли не плюясь слюной. – Правду молвит Пресвятой Батюшка, что стоит перед ним любовница Диавола, люди, ведьма она! Сегоже к внученьке моей подходила, украсть желала, дабы в котёл свой бросить и зелье страшное сварить! Скажи, Даренушка, так всё было, да? Взгляни на мразь адскую.
Ещё едва разумно мыслящая малышка часа через два начисто забыла бы о Элизе, но пока что из памяти не стёрся образ девушки, мысленно привязанный к воспоминанию о лягающейся кобыле и животном ужасе.
Сердечко ощутимо забилось в груди, ритм ускорился. Страх ударил в голову и Дарена заплакала в угоду Старухе. Та крепко прижала внучку к себе, свободной рукой махнула на Элизу:
– Тьфу на тебя, колдунья говняная!
Люди останавливались, чувствуя грядущее развлечение. Старуха сменила тактику, слезливо забормотала, хныкая в дуэте с внучкой, полезла к мрачнеющему священнослужителю. Элиза бледнела, краснела и, в конце концов, синела.
К несчастью, в толпе оказались Злоба и Блуд. Бывшая подруга слащаво щурилась, азартно поглаживая свои прекрасные локоны, заплетённые в косу. Дёрнула мужа за руку, дёрнула ещё раз, выступая с ним вперёд.
– Ведьма она! – поддакнула Злоба. – Не врёт карга дрянная.
– Я не… Я не… – робко шептала Элиза.
– Чем докажешь, красавица? – выкрикнули из толпы Злобе.
Девушка смахнула косу за спину, обожгла взглядом Элизу.
– Ночью я её узрела, крадущую молоко у коров, – честно врала красавица. – Чую, что неладное происходит, оттого и проснулась. Выхожу, а в сарае фигуру голую вижу. Оказалось, Элиза была. Присосалась к вымени, меня узрела – и тут же лопнула, воронами разлетелась в стороны. Возвращаюсь я в дом, испуганная, а там птица дохлая у порога. Да как вскочит и заголосит: «Расскажешь – мужа убью!». Блуд тогда слышал всё, он подтвердит, – Злоба одарила мужа убийственным взглядом, дождалась медленного кивка. – Видите? А сказать боялись, ведь и вправду же убить может!