Однажды вечером в Париже
Шрифт:
– Да… этого я и опасался. – А ведь еще недавно я был готов поклясться, что в ту ночь свет в окне загорелся и через минуту опять погас именно на третьем этаже. Выходит, я ошибся.
Мсье Накамура кивнул мне и собрался закрыть дверь.
– Мсье Накамура!
Он вздохнул.
– Может быть, вы знаете какую-нибудь женщину по имени Мелани здесь, в этом крыле дома?
Он так прищурился, глядя на меня, что черный зрачок почти пропал.
– Скажите-ка, мсье, а что, собственно, происходит? На что вам сдалась эта Мелани? По-моему, вы проявляете назойливость.
Я стоически улыбнулся.
– Нет, – сказал он наконец. – Да если бы и жила тут такая… Мне-то
С этими словами он захлопнул дверь, разговор был закончен.
На втором этаже у Дюпонов никого не оказалось дома, и я позвонил в другую дверь – в квартиру Монтабонов.
Пришлось немного подождать, потом дверь осторожно приоткрылась. На пороге стоял представительный пожилой господин в светло-сером костюме. Белые колечки волос вились вокруг загорелой и усеянной темными старческими пятнышками лысины. Вероятно, в лучшие времена у него была пышная шевелюра. Несмотря на вечерний час и довольно сумрачное освещение на лестнице, он вышел в темных солнечных очках. Поправив их, – я заметил, что его жилистая рука усеяна веснушками, – он стоял и молчал. Должно быть, ждал, что я заговорю первым.
– Мсье Монтабон? – неуверенно спросил я.
– Это я. Что вам угодно?
Я сразу понял, что напрасно позвонил в эту дверь. Но все-таки задал свой вопрос.
Мсье Монтабон оказался человеком в высшей степени учтивым. Он предложил мне войти, заметив, что не в его правилах разговаривать с людьми на лестнице. Жил он один, любил музыку Равеля, Пуленка и Дебюсси, увлекался шахматами. В молодости он долгое время служил послом в Аргентине и Чили, но пятнадцать лет назад оставил дипломатическое поприще. Каждый день к нему приходит помощница, она наводит порядок, стирает, готовит обед и ходит за покупками.
Но ее зовут Марго. Не Мелани.
Я уверен, будь то в пределах его возможностей, этот приветливый человек непременно помог бы мне. Но он никогда не видел женщины в красном плаще. Жакоб Монтабон был почти слепой.
Между тем шел уже девятый час, и настроение мое заметно ухудшилось. Все эти разговоры давались мне нелегко, а к цели я так и не приблизился. Впрочем, кое-что изменилось, когда я спустился на первый этаж, где чуть не угодил в объятия полноватой особы лет за шестьдесят, в черной юбке и лиловой вязаной кофте. Она стояла внизу, словно только меня и ждала. Если принять во внимание ее массу, ножки у нее были необычайно изящные. Я разглядел и маленькие лиловые туфельки, сильно разношенные, без каблуков. Дама в лиловом приветливо поздоровалась. Таким образом, я, не звоня ни в какие двери, познакомился с мадам Бонне.
Любимый цвет Франсины Бонне – лиловый, что сразу бросалось в глаза. Когда она начала разговор, сопровождая речь оживленной жестикуляцией, я заметил блестящие лиловые стеклышки даже в длинных, задорно раскачивавшихся серьгах, выглядывавших из-под ее серебряных куделек.
В прежние времена мадам Бонне была консьержкой в одном из старинных домов на площади Вогезов. Потом у мужа обнаружили рак поджелудочной железы, через несколько месяцев он сошел в могилу, оставив вдове приличную ренту.
– Бедный Юго! Все произошло так быстро, – горестно вздохнула мадам Бонне.
Она ушла с работы. Но, сидя дома, занималась рукоделием – вязала пестрые шарфы из шелка и шерсти (конечно, в своих любимых лиловых тонах) для небольшого модного салона на улице Бонапарта, и каждое изделие – уникальная, авторская работа – снабжалось овальной этикеткой, на которой от руки было написано «Шарфы от Франсины», эти вещицы сразу пришлись по душе парижанкам.
– Она очень, очень славная, Мелани Дюпон, – сказала она. – А ведь жизнь ее не баловала.
В душе я возликовал.
– Но ее, как нарочно, нет дома. Я звонил в ее квартиру.
– Ну да, – сказала мадам Бонне, и ее серьги закачались. – Мадам Дюпон приедет завтра или, может быть, сегодня, но совсем поздно. Ей надо было уехать на несколько дней, и она попросила меня забирать из ящика ее газеты.
Вне себя от радости я чуть не подпрыгнул. Я нашел Мелани! Никаких сомнений. Я сжал в карманах кулаки, боясь выдать свое волнение. После поисков, начавшихся, прямо скажем, не блестяще, я все-таки нашел Мелани. Теперь было ясно и то, почему она не пришла в кино. Она же еще не вернулась из Бретани. Мало ли что могло ее задержать. Во всяком случае, незнакомец в длинном темном пальто ни при чем! Наверное, он вышел из квартиры мадемуазель Леблан. О, я теперь был неплохо осведомлен о старом доме на улице Бургонь и его обитателях.
Я решил оставить Мелани записку. Письмо! Резво побежал в магазинчик на противоположной стороне, едва не угодил под машину, которая явно с превышением скорости мчалась по узкой улочке, и, к своему огорчению, убедился, что магазин уже закрыт. Выручила добрая мадам Бонне, презентовавшая мне лист бумаги и конверт.
Торопливо нацарапав несколько строк, я сунул письмо в конверт и уже в четвертый раз за этот вечер, пересекая двор, прошел под старым каштаном. Я чуть замедлил шаг, прикидывая, не прикрепить ли к стволу старого дерева мое письмо, на котором я написал коротко и ясно: «Мелани от Алена». Идея показалась мне удивительно романтичной: сегодня ночью или завтра утром Мелани войдет во двор и увидит на дереве мое послание. Меня переполняли те же чувства, что юного Гёте из одноименного фильма, – он, влюбленный, готовый горы своротить, мчится, пустив коня во весь опор, по бескрайней зеленой равнине, как на крыльях летит к своей возлюбленной.
Немецкий фильм «Гёте!», в котором заняты молодые, совсем неизвестные актеры, шел в моем кинотеатре несколько месяцев назад.
Да, Гёте, вне всяких сомнений, прикрепил бы письмо к стволу старого каштана. Но, поколебавшись, я все-таки не решился – уж очень ненадежное место: письмо может упасть на землю или, чего доброго, угодит в чужие руки… Хотя мне и самому казалось маловероятным, чтобы в этом доме, где жильцы почти не знакомы, а если и знакомы, то не слишком лестно отзываются друг о друге, нашлась еще одна женщина по имени Мелани.
Я вернулся к дому и немного задержался там, с письмом в руках, у черных почтовых ящиков. Написал я вот что:
Милая Мелани!
Ты не пришла в среду, и я уже начал волноваться. Я позвонил бы тебе, но у меня нет твоего телефона. Сейчас мне сказали, что ты вернешься сегодня ночью или завтра утром. Хоть бы все у тебя было в порядке! Твое милое письмо меня очень порадовало, я прочитал его не меньше ста раз. Минуту назад я стоял под старым каштаном, там, где мы целовались. Я скучаю по тебе! Пожалуйста, как только вернешься, позвони, моя милая не-любительница приключений. Жду твоего звонка с нетерпением.