Однажды весной
Шрифт:
Они как-то умудрились отыскать свободный пятачок, где не было танцующих пар. Илья что-то сказал Наташе, она ответила. Он опять о чем-то спросил, кинув головой в сторону ее приятелей. Она не расслышала его вопроса в этой какофонии звуков, И тогда он взял ее за руку и отвел подальше от эстрады. Их разговор возобновился. Теперь они стояли близко и хорошо слышали друг друга. Ира даже решила, что стоят они слишком близко. Она машинально отметила: «Надо же, как в самых плохих мыльных операх». Вот только она не Наталия Орейро. Она вообще не Наталия. К горлу подступил ком.
Сегодня Илья был одет в черные джинсы и спортивную хлопковую рубашку, подчеркивающую его широкие плечи. И именно на этом широком плече лежала рука Наташи. Ира торопливо отвернулась: видеть это было больно.
Если бы она не отвела взгляд так поспешно, то заметила бы, как Илья убрал Наташину руку, отрицательно покачал головой, коротко что-то сказал и пошел к Ирине. Но она этого не видела: она была полностью погружена в свои черные мысли. Возомнила себя красавицей, причем не в первый раз. А на самом деле серый гадкий утенок, способный лишь на то, чтобы вообразить себя изящным белоснежным лебедем. Серебристое платье, связанное собственными руками, показалось насмешкой рядом с изящным шедевром в стиле Коко Шанель.
– Извини, что так долго, – сказал Илья, присаживаясь на стул рядом.
– Разве долго? – Ира порадовалась, что голос ее не дрожит. – А я и не заметила – музыка, коктейль «Знойная ночь». Знаешь…
Илья взглянул на нее пронзительным взглядом, и Ира осеклась. Не может она изображать беззаботное веселье, не умеет играть в эти игры. Да и не хочет. Она взяла в руки маленькую сумочку из белого бисера и поднялась со стула.
– Ты что?
– Я хочу уйти. И потом, все равно пора – двенадцатый час.
Илья пожал плечами:
– Как скажешь.
Он подозвал бармена, расплатился, а затем они ушли из этого шумного, звенящего смехом места. По дороге к дому Ира изо всех сил поддерживала разговор, хотя получалось это у нее не очень здорово. Наконец, когда паузы стали удручающе длинными, Илья сказал:
– Давай кое в чем разберемся.
Ира неопределенно пожала плечами – это можно принять и за согласие, и за отказ. Илья предпочел прочесть в этом жесте «да».
– Ты увидела Наташу, сложила два и два и получила четыре?
– Меня в школе учат, что два и два – именно четыре, – напомнила Ира о своем юном возрасте.
– Ириш, не будь такой колючей, это глупо.
– Ах, глупо! – не сдержалась она. – Ты даже не сказал этой Наташе, что я твоя девушка, когда нас знакомил. Это, знаешь ли, не прибавляет настроения и наводит на некоторые мысли.
– На какие же?
– Сам знаешь на какие. Например, как часто ты с ней танцевал в этом баре?
– Так вот как ты обо мне думаешь? – криво усмехнулся Илья.
– А что я еще могу думать? Я тебя знаю всего ничего. Это ведь с Наташей вы тысячу лет знакомы.
– Понятно. – Его щека задергалась, рот сжался в прямую линию. Он смотрел на нее несколько долгих секунд. – Пойдем, я провожу тебя до квартиры.
– Не нужно, – отказалась она запальчиво. Илья ведь ничего не объяснил, наоборот, получал ось так, что это она его смертельно обидела, а не он ее. Но ведь она же была права! Права! И дураку было ясно, что Наташу и Илью что-то связывало. А может, еще связывает? Ирины глаза наполнились слезами, она отвернулась от Ильи, чтобы он не заметил их. Он и не заметил, потому что холодно произнес:
– Извини, Ирина, но я обещал твоим родителям проводить тебя, а я свое слово привык держать.
Они молча поднялись на пятый этаж. Ира уже готова была разрыдаться, броситься на шею Илье и молить о прощении, хотя не чувствовала себя виноватой. Но девичья гордость вмешалась. «Ирина» – он впервые назвал ее так сухо, жестко, будто провел между ними черту. Она стала возиться с ключом и услышала, как в тишине подъезда раздались удаляющиеся шаги. Ира подавила в себе желание оглянуться. Зачем? Все и так было ясно.
Ира потихоньку прошла в свою комнату. Сейчас ей хотелось только одного – лечь в кровать, накрыться с головой, спрятаться от всего мира и выплакаться. Она торопливо стянула платье, бросила его в угол, быстро влезла в футболку. Взгляд коснулся картины в деревянной рамочке, висевшей на стене, – эта черемуха никогда не отцветет, ей не грозят никакие бури.
И тут слезы хлынули из глаз, а за ними последовали тихие всхлипы. Видно, она все же разбудила маму, потому что та появилась на пороге ее комнаты.
– Хорошо повеселились? – спросила она, еще ни о чем не подозревая.
Ира с разбегу бросилась на кровать и разрыдалась в голос, уткнув лицо в подушку.
– Ирочка, что такое, он что, обидел тебя? Да? – мама испуганно запричитала над ней.
– Нет, – выдавила Ира сквозь рыдания. Не обидел. Вернее, обидел, но не так. Мы поссорились.
– О, господи, как ты меня напугала! – выдохнула она, обнимая Иру за плечи.
Ира подскочила на кровати:
– Мам, мы с Ильей поссорились! Понимаешь? А ты так говоришь, будто ничего не случилось! – Ира размазала тушь по лицу.
– Конечно же случилось. – Мамин голос звучал успокаивающе ласково. – И конечно же нужно выплакать свою боль, но соседей заливать не стоит. Они только что сделали ремонт. – С ловкостью фокусника мама извлекла из складок халата носовой платок и протянула Ире. – Лучше скажи, из-за чего вышла размолвка?
– Арифметика подвела, – сказала она, вытирая шмыгающий нос.
– Надо же! – иронично заметила мама. Мы в свое время находили более романтичные причины для ссор.
– Сейчас скажешь – ревность? – Ира недоверчиво покосилась на маму.