Одни в океане
Шрифт:
– La merde! – закричал он.
Но кругом было пусто.
Он сел в изнеможении. Ему хотелось заплакать, но он не мог.
Он знал, что все это было неправдой. И что у Однорукого две руки. Сбивчивый безумный сон. И у Бетси было место, где можно было отдохнуть, несмотря ни на что. Врачи его не интересовали, и почему Марии здесь нет? Он был один, и лицо его мерзло. Разве мало того, что ладони мерзли? Никого не было, а Однорукий тут ни при чем, у него самого боль в руке, и он от этого умрет, и скоро.
Другой встал. Прямо перед собой он четко видел Орион. Он не мог поднять руки и думал только об Одноруком, а в ушах его все еще стоял крик.
Он посмотрел выше звезд и сказал тихо и с угрозой:
– Эй, Ты! Там, наверху! Ну если я до Тебя доберусь!..
БОГ (АБСТРАКТНО: БОЖЕСТВО) ЕСТЬ ПЕРСОНИФИЦИРОВАННОЕ понятие святого, высшая сущность с философской точки зрения. Становление представлений о Боге восходит к истокам многочисленных примитивных религий. Сущность Бога может быть определена только в соотнесении с целым миром в самом широком смысле слова. Когда подчеркивается Его противоположность всему уже известному, то через отрицание (via negationis) приходят к «свойствам» Бога, которые в конце концов превращаются в пустую абстракцию. Когда привычные черты существа возводят в абсолют (via eminentiae), нельзя обойтись без языка образов, права и ограничения которого являются предметом догматических домыслов.
Истинность представлений о Боге пытались подкрепить со II века после Рождества Христова с помощью доказательств бытия Божьего.
Теперь предпочитают говорить о закономерном взаимовлиянии всех конечных причин, в которых находит свое проявление единая (или всеобщая) первопричина. Телеологическое доказательство строится таким образом, что на основании разнообразных симптомов упорядочения, намерения и цели делается вывод о разумном создателе мира. Это доказательство в самых разных вариантах и модификациях приводится и по сей день. Согласно подобной точке зрения, и сегодня доказательствам бытия Божия придается двойное значение: сначала умозрительное воспроизведение пути, с помощью которого представление о Боге безостаточно внедряется в сознание, затем оправдание веры в Бога, а тем самым и религии, перед интеллектуальной совестью.
Другой молчал, а Тот, который наверху, ответа не давал.
Другой вновь посмотрел на небо чуть пониже, на Орион, он был все такой же, и Однорукий лежал все тот же. Ночь была темно-синей, океан – неподвижным.
Другой закурил сигарету. Маленький огонек слегка скрашивал одиночество.
Когда забрезжил утренний рассвет, Однорукий проснулся. Он был слаб и очень истощен. Другой дал ему глоток виски и подержал сигарету.
Верхний край солнца пробился сквозь горизонт, и Однорукий поднялся. Он стоял без посторонней помощи. Другой знал: так надо, чтобы Однорукий стоял сам.
Огненный солнечный шар быстро вставал из-за горизонта. Однорукий поднял свою здоровую руку и остаток другой руки. Он стоял и казался черным, прислонившимся к желтому и красному небу, он пел великую кантату скорби.
Прежде чем пение кончилось, он умер. Он умер быстро, еще стоя.
Когда он упал, он уже давно был мертв.
2
Однорукий был мертв. Совершенно мертв. Сердце его больше не билось. Пульс остановился. И уже было не важно, какой он – 120, 130 или 146 ударов. Частота пульса перестала иметь значение. А что такое число само по себе? Если нет того, что можно сосчитать? Или считать просто так, безо всякой предметной субстанции?
Другой размышлял и пока еще ничего не знал о том, что его ждет впереди. Но он чувствовал, что что-то назревает. Вот там лежал мертвый, а здесь занимался новый день; мертвый лежал там, температура воздуха пока еще была приятной.
Однорукий умер. Он должен был умереть, раньше или позже, из-за руки. Но Другой был здоров – ни пуль, ни ранений. Только немножко жажда. А что это по сравнению с судьбой Однорукого? Ничего. Все в порядке. Так что изволите! Когда-нибудь да прилетят самолеты, а может быть, даже появится подлодка.
Солнце вышло из-за горизонта, и горизонт был чист.
Мертвый лежал в противоположном углу надувной лодки. Ноги его в этом положении выглядели очень неестественно. Он должен был бы положить ноги по-другому, прежде чем умереть, рассуждал Другой. Только, наверное, все произошло слишком быстро, и у него уже не оставалось времени.
Он мертв, сказал он себе. Он уже не живет, его вообще больше нет. Здесь лежит его оболочка, остаток, пустой, как коробок. Жаль. Он мне нравился. Мне бы его раньше встретить, за пару лет до этого дрейфа. А теперь? Кому из нас лучше – ему или мне?
Он придал ногам покойника другое положение. Так, теперь вид стал более пристойным.
– Мертвые все время чего-то хотят от живых, – сказал он про себя. – Когда они уже не то, чем были прежде, их останки приобретают самостоятельность и делаются агрессивными. И не только этого Однорукого, других тоже. И даже когда они уже лежат под землей. Или под водой.
Он долго думал над тем, что сказал, и повторил все еще раз. Выдержать это трудно, но надо выстоять. И факт остается фактом: они не дают покоя! Да, они даже иногда докучают человеку. Как, например, эти ноги. Или как раньше Мария. И не оставляют тебя в покое. Может, это своего рода месть умерших? И что еще выкинет Однорукий?
Только Однорукого не заботили больше мысли Другого. Он лежал тихо и миролюбиво на другой стороне надувной лодки и был отныне просто мертв. И больше ничего. С него было достаточно лежать просто так впереди.
– Впереди, – сказал Другой. – Бог мой, где же тут перёд? То ли он сам впереди, то ли покойник? Кто из них в какой стороне? И куда вообще их несет? Каково направление течения? Вперед?
Другой не мог определить, где здесь перед. Однако ему казалось, что Однорукий лежал все-таки впереди.
Было еще раннее утро, небо ясное, ни облачка. Вода курилась, как и всякий раз до этого по утрам. Солнце вставало медленно, поднималось неудержимо, а Однорукий был мертв, и Другой, по сути, еще не осознал этого толком. Может, и Однорукий еще не знал этого до конца? Что за мысли лезут в голову, подумал Другой. Кто тут вообще чего знает?
Другой выпил свой утренний глоток виски скорее по привычке, чем от жажды. Жажды не было. Мертвый был еще свежим трупом, а у Другого странным образом жажды не было. Это явно связано с прохладной ночью.