Одно жаркое индийское лето
Шрифт:
Маленьких рынков, как уже сказано, великое множество. Они оживают главным образом по утрам, около восьми часов. В это время дня отцы семейств отправляются за покупками — такова традиционная и по сию пору сохраняемая статья неписаного закона разделения домашних обязанностей, по которой мужчина должен не только заработать на пропитание, но и каждый день сам доставить продукты домой. Если покупок много, он наймет рикшу или просто заплатит торговцу, чтобы тот доставил их на дом. Покупки обычно делаются ежедневно. Овощи, рыба, реже — баранина и фрукты, топленое масло ( гхи) или растительное, бобы — вот, пожалуй, и все. Основной продукт питания — рис покупают в специальных магазинах по карточкам не потому, что его не хватает. Индия сейчас не испытывает недостатка в этой непременной составной части ежедневного рациона. Но пайковый рис дешевле; вы можете прикупить еще сколько угодно риса, но по более высоким ценам, которые колеблются в зависимости от результатов последнего урожая и от времени года. По карточкам также выдается кусковой сахар, а иногда горчичное масло и бобы, из которых бенгальцы варят свою любимую жидкую кашу — дал.
Каковы же цены на базарах? Вопреки колебаниям и возможности торговаться они, естественно, подчиняются некоей внутренней закономерности. Так, например, в начале июня цена одного килограмма баранины была 14 рупий, свинины (для христиан и безбожников) — 10 и говядины (для мусульман) — 6–8 рупий. Курица средней величины стоила 12–13 рупий, один килограмм бобов для приготовления дала — 4–5 рупий и сахар — 3 рупии. Цены на рыбу (в Калькутте ее едят очень много) зависят от ее качества; дороже всего стоила хилса, излюбленнейшее лакомство бенгальцев, — 25 рупий. Правда, можно было купить килограмм рыбы и за 10 и даже за 8 рупий. Зато крабов было мало, и цена на них подскочила до 25 рупий за килограмм.
Картофель, разумеется сладкий, употребляемый лишь как гарнир, стоил 1,10–1,40 рупии; лук тоже — 1,40 рупии; помидоры — около 3 рупий, а салат — 30 пайсов за пучок. Фрукты были довольно дороги — особенно перед наступлением сезона дождей. За дюжину бананов вам пришлось бы заплатить 5 рупий, столько же стоил и килограмм не слишком качественных манго (культура эта сильно пострадала от длительной засухи), и один плод манго обошелся бы примерно в рупию. На одну рупию можно было купить 5 мелких лимонов.
Очень подорожал лед, пользующийся большим спросом в пору летнего зноя, — он стоил 1,20 рупии за килограмм. На всех ценах отразились последствия неблагоприятной погоды и неурожая.
Рост цен на продукты питания, естественно, сказывался и там, где иностранец платит за них чаще всего, — в ресторанах и столовых. В Калькутте их огромное множество — от самых шикарных ресторанов при отелях, где за обед, сервированный толпой официантов во фраках, вы платите 50–100 рупий, до обыкновенных забегаловок со скромной едой за две рупии. В китайских ресторанах, количество и популярность которых все возрастают, или в удивительно чистых ресторанах фирмы «Куолити» можно вкусно и сытно поесть и за десять рупий.
Однако подорожали не только продукты. Данные официальной статистики свидетельствуют об общем повышении цен на 8,2 % сравнительно с тем же сезоном прошлого года, а это — свидетельство быстрого роста инфляции. Отсюда непрекращающиеся забастовки с требованиями повысить заработную плату, демонстрации на калькуттских улицах. В летние месяцы 1979 года, например, по всей Индии прокатилась волна стачек и манифестаций протеста, проводившихся профессиональной группой, от которой менее всего этого ожидаешь, — полицейскими.
Разумеется, повышалась и оплата труда. По сообщениям печати, в 1977–1979 годах средний заработок достигал 1163 рупии в месяц (при 1081 — в предшествующие годы); однако тут слишком велики различия между отдельными категориями населения, и много тех, для кого минимальная нижняя граница заработка (400 рупий) остается недостижимой мечтой.
Я имею в виду не только миллионы безработных, но и полубезработных, обилие которых столь характерно для всех развивающихся стран. Безработица свирепствует как в самых низших слоях калькуттского населения, так и среди выпускников высших и средних школ. Еще несколько лет назад их количество достигало сотен тысяч, и, хотя нынешнее западнобенгальское правительство заметно преуспело и в этом направлении, проблема все еще не решена. Мест чиновников и учителей недостаточно, и потому до сих пор вы можете встретить какого-нибудь бакалавра за баранкой такси, а то и продающим в поезде шнурки для ботинок или арахис.
А полубезработные? Вы увидите их теперь, летом, стоящими на каждой улице, на каждом углу. В большинстве своем это — молодые крестьяне, которым нечего делать дома, пока не наступит сезон дождей и не начнутся полевые работы. Они возят по Калькутте массивные двуколки, переносят различные грузы, помогают на стройках, при ремонте канализации или водопроводной сети, а теплыми ночами спят прямо на тротуарах. Разумеется, они еще более усугубляют проблему перенаселенности города.
Полубезработные, особенно женщины, находят своим рукам и иное применение. Мой приятель, работник системы социального обеспечения, однажды привел меня в дом, затерянный в сплетении улочек старого центра Калькутты. На втором этаже располагалась канцелярия, комбинированная с магазином, в витринах и вдоль стен были выставлены красивые скатерти, покрывала, фартуки и лежали огромные рулоны тканей. В соседнем помещении стрекотали швейные машинки, в еще одной комнате я увидел 12 женщин — они вышивали, а на крыше здания — миниатюрный домашний ад: в полуденную жару одни женщины вываривали в котлах материю, другие — развешивали ее, чтобы просушить. Небольшой кооператив, как информировала нас молодая, энергичная заведующая и художница по тканям в одном лице, объединяет сейчас 50 работниц. Некоторые из них — жительницы Калькутты, остальные — из ближайших деревень. Последние вернутся домой, как только начнется сезон дождей, зато принесут несколько заработанных тяжелым трудом рупий, столь необходимых в пору, когда в крестьянском хозяйстве припасы часто на исходе.
Таких новых мелких предприятий и разного рода мастерских в Калькутте теперь тысячи. Иногда они частные, но обычно это кооперативы, поддерживаемые и субсидируемые правительством. Они выполняют директиву центральных органов государства — посильно способствовать развитию «мелкого предпринимательства в промышленности и ремесленном производстве» — и одновременно социальные установки западнобенгальского правительства Левого фронта: дать работу и пропитание максимальному количеству людей, постепенно включая в производственный процесс как можно больше женщин. Чтобы никому не приходилось просить милостыню ради хлеба — вернее, риса — насущного.
А вот и еще одна бросающаяся в глаза новая черта — Калькутта уже не город нищих, как десять лет назад. Правда, на Чауринги, Парк-стрит, а порой и еще где-нибудь вас может остановить женщина в рваном сари с младенцем на руках, да и калеки до сих пор протягивают руку на улицах, где больше всего туристов и иностранцев. Но количество просящих милостыню явно уменьшилось. Я вспомнил, как двадцать лет назад в некоторых местах Чауринги, например, перед Национальным музеем или на углу Парк-стрит, невозможно было пройти сквозь лес протянутых рук. Ныне вы опускаете руку в карман без опасения, что тут же вас окружит толпа страждущих.
Конечно, полностью нищие не исчезли. Вы увидите их по утрам в окраинных районах — это прежде всего старые женщины, судя по белой одежде — вдовы, с жестяным горшочком или миской бродящие от дома к дому. Но у прохожих они не просят — навещают одну за другой лавочки в своем районе, чтобы собрать достаточно еды на день. Пора, когда Калькутту окончательно покинет нищета, еще далека.
Борьба с нищетой стала теперь и главной темой самого распространенного вида калькуттской литературы — надписей на стенах. Их количество достигает апогея перед всеобщими и местными выборами, но поток не скудеет и в обычные дни. Они повсюду, куда ни взглянете. Большинство — на бенгальском языке, но порой вы увидите и надпись на английском или на хинди.