Одно жаркое индийское лето
Шрифт:
К востоку и к северу от центра, насколько хватало глаз, тянулись хижины и домишки бедноты, над которыми высился лишь знаменитый Калигхат. На подворье этого индуистского храма в прошлом, точно так же как и сейчас, резали козлят для жертвоприношений в честь богини Кали. Левый, восточный, берег Хугли обрамляли обширные склады Ост-Индской компании, где хранились полотно, шелк, джут, пряности, рис и другие товары, вывозившиеся в Англию. По крепостным стенам Форт-Уильяма маршировали караулы, но никто не верил, что и вправду необходимо охранять спокойный сон жителей Калькутты.
И все же англичан в Калькутте еще ждала катастрофа. В 1756 году новый наваб Бенгалии Сирадж-уд-доуле рассудил, что богатства, которые англичане вывозят, больше пригодились бы его собственному двору, и неожиданно выступил против них с большим войском [6] . Нападение настолько застигло англичан врасплох, а воинские силы наваба были так многочисленны, что до сражения дело не дошло. Большинство белых жителей покинули Калькутту на кораблях, которые стояли в порту. Оставшиеся 164 человека (мужчины, женщины и дети) были взяты в плен, индийские воины согнали их в Форт-Уильям и в жаркую июльскую ночь заключили в небольшую крепостную тюрьму, знаменитую Блэк Хоул, или Черную дыру, где к утру 123 узника будто бы задохнулись. Британские историки рассказывают об этом так.
6
Наваб Бенгалии напал на Калькутту, так как англичане отказались выдать ему двух его подданных, замешанных в заговоре и бежавших под покровительство англичан.
Во всяком случае, очень скоро последовал жестокий контрудар англичан. Вернувшись через несколько недель со значительными подкреплениями и воспользовавшись разногласиями среди индийских военачальников, они и подкупом, и различными обещаниями склонили часть из них на свою сторону. В сражении под Плесси разбили армию Сираджа. Так еще в 1757 году англичане практически оказались единственными хозяевами всей Бенгалии и прилегающих к ней областей Бихара и Ориссы. Крепость Форт-Уильям, которую войско Сираджа перед отступлением полностью уничтожило, была вновь отстроена, и Калькутта стала разрастаться еще быстрее, занимая все большую площадь.
Этому способствовала прежде всего катастрофическая ситуация, сложившаяся в бенгальской экономике во второй половине XVIII века, когда уже в полной мере проявились разрушительные последствия британской «индийской политики»: неупорядоченность во владении землей и все учащающиеся разорения мелких крестьян, обнищание местных ремесленников, в особенности ткачей. К тому же в 70-х годах разразился страшный голод, сгубивший почти треть всего деревенского населения. В Калькутте царила относительная уверенность в сегодняшнем дне, безопасность и спокойствие. Здесь всегда можно было найти какой-нибудь источник пропитания… Все это ускоряло приток в столицу новых жителей, чьи жилища заняли весь левый берег Хугли на протяжении нескольких километров и уже перекинулись на правый, где возник сестринский город Хаура.
Примерно в начале XIX века английская политическая стратегия в отношении индийского населения изменилась. Британским колонизаторам теперь мало было территории Бенгалии, а неурядицы в остальной Индии, быстро приходившей в упадок под властью бездарных потомков всемогущих Моголов, подталкивали англичан на продолжение экспансии, на поход в глубь субконтинента. Однако они понимали, что не смогут руководить обширной империей сами, без помощи местного населения. И хотя Индия все еще не была британской колонией в полном смысле слова — формально она превратилась в таковую лишь в 1858 году, — Королевская Ост-Индская компания давно уже была здесь самой могущественной силой. Она могла не слишком считаться с местными правителями и другими европейскими захватчиками и с первых лет XIX столетия проводила в этой стране колониальную политику в ее наиболее классической форме.
До того времени можно было по пальцам пересчитать индийцев, владевших английским языком; англичанам же, чтобы договориться с местным населением, хватало упрощенного хинди, поскольку в подлинном, более глубоком взаимопонимании они не нуждались. Однако вечно так продолжаться не могло. Англичане поняли, что им необходимо иметь среди индийцев чиновников, переводчиков и людей, способных обеспечить колонизаторам контакт с самыми широкими слоями населения. Пришлось открыть несколько школ, где индийцы могли бы научиться английскому языку, но ничему больше. Пускай себе индуисты продолжают корпеть над своими священными книгами, а мусульмане заучивать наизусть Коран — для чего им более серьезные знания европейской науки и культуры? Вполне достаточно, если к традиционным предметам обучения они присовокупят английский язык.
Однако первых овладевших английским языком индийцев это не удовлетворяло. Они хотели узнать все, что сделало современную Европу тем, чем она стала, и посредством английского языка получить доступ к европейской образованности в самом широком смысле слова. Так по инициативе индийцев в Калькутте начали возникать первые современные школы европейского типа, которые наряду с обучением английскому языку знакомили индийскую молодежь с европейскими достижениями в области науки и искусства, открывали индийцам «окна» в иной мир.
Это был поистине другой мир, очень непохожий на тот, в котором индуистское общество жило на протяжении многих столетий, сохраняя твердую убежденность в превосходстве своего мировоззрения и своей кастовой социальной организации над всеми прочими.
Столкновение с европейским обществом, представленным могущественной Великобританией, подействовало на вдумчивых индийцев той поры как шок. Чем глубже они знакомились с Европой и ее всесторонними успехами, тем быстрее рушился многовековой миф об абсолютном совершенстве индуизма. Каждый, кто не был ослеплен некритическим отношением к старине, не мог не видеть, что европейское бескастовое общество давно уже добилось огромных преимуществ по сравнению с индийским. Европейский прогресс в технике, особенно в военном деле, в торговле и культуре был настолько очевидным, что вынуждал просвещенных индийцев той поры ставить перед собой вопрос, на чем зиждутся основы этого прогресса, с одной стороны, и что является причиной отсталости в Индии — с другой, и, разумеется, делать из этого необходимые практические выводы.
Когда в 1814 году в Калькутту переселился Рам Мохан Рай, названный позднее соотечественниками «отцом современной Индии», то эти умонастроения под его руководством приобрели характер движения, которое в последующие десятилетия все разрасталось и усиливалось. Но Индия не была бы Индией, если бы в духе своего традиционного тысячелетнего мышления не искала ответа на любой вопрос, прежде всего в области религии. В результате возникло требование очистить индуизм от всего, что устарело и тормозит развитие индийского общества, мешает успешному соперничеству с англичанами во всех областях человеческой деятельности.
Рам Мохан Рай и его последователи отвергли не только многобожие и поклонение статуям и прочим изображениям, но и, например, сати (сожжение заживо вдов вместе с трупом мужа), многоженство, замужество в детском возрасте, запрещение для вдов второго брака и другие древние, прочно укоренившиеся обычаи, связанные со старой верой и несовместимые с современным образом жизни и мышления, а значит, и с каким бы то ни было подлинным прогрессом.
Некоторые наиболее радикальные сторонники европейского просвещения, пытаясь разрешить поставленную временем проблему, шли значительно дальше. Они напрочь отвергали индуизм, демонстративно переходили в христианство и утверждали, что необходимо подражать Европе во всем — вплоть до английского языка, которым они стали пользоваться вместо родного бенгальского даже в общении друг с другом. Они демонстративно ели говядину, строго запрещаемую индуизмом, публично поносили брахманов и объявляли старые индуистские традиции ненужным балластом. Но все этобыло лишь временным явлением, крайностями, которые вскоре исчезли.