Одноглазые валеты
Шрифт:
– Сколько стоит тот пистолет? – спросила у него Вероника.
– И зачем же такой милой малышке, как ты, понадобился большой и тяжелый «смит-вессон» тридцать восьмого калибра? – Он скрестил руки на груди и отклонился назад к стене за прилавком. Позади него стоял телевизор: показывали схватку двух футбольных команд.
– Я не настроена трепаться, приятель. Сколько за пистолет?
Мужчина покачал головой, улыбаясь.
– Я вижу такое все время. Милую малышку расстроил ее сладкий папочка, или она поймала его, когда он засунул руку не в ту коробку с печеньем, и теперь она хочет завалить его. Вот что
– Послушай, приятель…
Мужчина наклонился вперед.
– Нет, это ты послушай. По закону я отвечаю за то, что продаю. Если мне не нравится твой вид, я ни хрена не обязан тебе продавать. – Он выпрямился, и его голос смягчился. – Так почему бы тебе не быть хорошей девочкой и не вернуться домой к папочке?
В тот момент Вероника увидела всю свою жизнь, как череду унижений, одно за одним, и все это по вине мужчин, которые чувствовали себя достойными решать ее судьбу.
От отца, который ее не знал, до Фортунато, который говорил ей, как одеваться и как улыбаться, до Джерри, который ожидал, что она полюбит его только потому, что он любит ее, до всех бесчисленных мужчин, которые использовали ее и уходили. Ее это достало. Впервые она пожалела, что не обладает силой Фортунато, что не может силой мысли превратить этого напыщенного уродца в желе.
Флуоресцентные лампы на потолке мигнули. Это должно было бы отвлечь ее, но она, напротив, чувствовала себя собранной. Свет мигал в такт ее дыханию, и она понимала, что сама стала причиной этого. Она чувствовала, как энергия течет по проводам, покидает их и перетекает в ее разум. Дикая карта. Кройд. Это происходит с ней. Изображение на телевизоре поехало, затем исчезло. Секундная стрелка на больших часах рядом с ним остановилась, затем начала раскачиваться взад-вперед, как маятник, в такт с мигающим светом. Оборачиваясь к телевизору, мужчина побледнел. Он медленно сел, сомкнув руки еще крепче, будто ему стало холодно. На его лице выступил пот.
– Ты не ранен? – спросила она.
– Я не знаю. – Его голос был слабым и не таким низким, как до этого.
Видимо, она не навредила ему. Остальное ее не волновало.
– Дай мне пистолет.
– Не… не знаю, могу ли я.
– Давай!
Он опустился на колени, засунул ключ в замок и открыл витрину. Ему пришлось взять пистолет обеими руками, чтобы переложить его на прилавок. Вероника потянулась за ним, а потом осознала, что сделала. Зачем ей нужен пистолет?
Она выбежала на улицу, пытаясь поймать такси.
Смелость довела ее до самой тюремной камеры. Упитанный рыжеволосый охранник отказался пропустить ее дальше, и Вероника попыталась сделать с ним то же самое, что с парнем в ломбарде. Ничего не получилось.
Она ощутила, как накатывает паника. Она не имела понятия, какой была эта сила и как она работала. Что, если она не сможет опять применить ее прямо сейчас? Что, если ей нужен какой-то катализатор, который был в ломбарде?
– Дамочка, я уже сказал вам, сюда вход запрещен. Вы сами уйдете или мне кого-нибудь позвать? – Паника превратилась в беспомощность, беспомощность – в гнев. Что толку от этой силы, если она не сможет помочь Ханне? И с гневом она пришла. Свет замигал, а музыка из телевизора замолкла и уступила место помехам. Вдруг она услышала крики заключенных.
– Господи Иисусе, – говорил он. – Господи Иисусе.
– Где ключи?
– Что вы со мной сделали, дамочка? Я не могу поднять руки, черт возьми.
– Ключи.
Мужчина плюхнулся в кресло, отстегнул ключи от пояса и бросил их через стол. Позади Вероники послышался мужской голос.
– Чарли?
Не оборачиваясь, Вероника сконцентрировалась на голосе и услышала, как мужчина свалился на пол. С третьей попытки ключ подошел, сработал пульт управления рядом с металлической дверью карцера. Зажужжал моторчик, и дверь щелкнула, но не открылась. Она поняла, что все еще разрывала электрическую цепь, и заставила себя расслабиться.
Раздвижная дверь открылась. Внутри было четыре камеры. В трех из них держали алкоголиков, наркоманов и бездомных. В четвертой сидели четыре черные проститутки и Ханна. Все, кроме Ханны, звали на помощь.
Ханна висела на трубе под потолком. Ее лицо опухло и посинело, язык вывалился из отвисшего рта. Ее глаза были выпучены. Клок волос зацепился за молнию брюк, на которых она висела, капля засохшей крови осталась на голове. Вероника бросилась на решетку, ее крики затерялись среди остальных голосов. Она почувствовала, как у нее из руки вытаскивают ключи: одна из шлюх открывала камеру изнутри. Вероника бросилась к Ханне и обняла ее за талию одной рукой, другой она дергала за штанину, обвязанную вокруг ее шеи.
Она отказывалась думать. Не сейчас. Еще рано, пока можно кое-что попробовать сделать. Она положила тело Ханны на липкий серый пол камеры. Она отодвинула в сторону ее опухший язык и пальцами вычистила рвоту изо рта Ханны. Она вдыхала воздух в ее легкие, пока сама едва не задохнулась.
Одна из проституток остановилась. Она посмотрела на Веронику и сказала:
– Сумасшедшая была, пока не умерла. Стерва совсем тронулась. Никогда такого не видела. Мы к ней подойти не могли.
Вероника кивнула.
– Я пыталась остановить ее, но без толку. Девчонка просто двинутая, вот и все.
– Спасибо, – сказала Вероника.
Потом в камере оказалась полиция, на нее наставили пистолеты, и ей ничего не оставалось, кроме как поднять руки и пойти с ними.
Она не использовала силу, пока не оказалась наедине с двумя детективами. Они остались на полу в комнате допросов, почти без сознания, а она вышла наружу в темноту ночи.
Улица была полна фар и гудков, рева музыки и криков голосов, все они были слишком яркими, слишком громкими, слишком подавляющими. Внутри ее все было так же. Ее разум не затихал. Ханна была ее жизнью, единственным, что имело значение. Если Ханна мертва, то почему она до сих пор жива?
Эта мысль болезненно обожгла ее. Лучше, думала она, просто считать себя уже мертвой. Она смотрела, как мимо нее проносится автобус, и думала, каково будет оказаться под его колесами.
Затем она вспомнила взгляд Ханны, когда она лежала на полу в банке, приходя в себя. Она вспомнила проститутку из камеры. Сумасшедшая, двинутая женщина, сказала проститутка.
Кто-то сделал это с Ханной. Где-то в городе есть тот, кто знает о случившемся, знает причину. «Не мертва, – подумала Вероника. – Ханна мертва, а я нет. Кто-то знает, почему».