Одноглазые валеты
Шрифт:
(Джон, прошу тебя… Эвану нужно это больше, чем нам. Прояви хоть каплю сострадания.)
(Сострадание, черт возьми. Он чуть не убил нас. Я не хочу умирать, Пэтти. Мне по хрен на эту боль.)
(На самом деле Эван тоже не хочет умирать, иначе бы он завершил начатое. Я не могла остановить его, Джон. Это был призыв, мольба. Он хочет освободиться. Пробыть шестнадцать лет в комнате, из которой не можешь выйти, – это очень долго. Я не могу винить его за такие чувства.)
(Он возненавидел меня, Пэтти.)
(Нет.) Но больше она ничего не сказала. Джон усмехнулся.
– Знаете,
– Ты жалуешься, Джон? – Пэтти дразнила его, проводя пальцем по бедру и наблюдая за выражением его лица. – Мы тебе надоели?
Джон застонал, и все трое рассмеялись.
– Нет, – ответил он. – Не думаю, что такое когда-нибудь произойдет.
(Ладно, может, «ненависть» – сильно сказано, – продолжил Джон. – Но он больше не испытывает ко мне любви или привязанности. Уже давно. Правда, Эван?)
(Неправда, чертов эгоист, я хочу выбраться, я просто хочу побыть один… – Затем слабейшее эхо: – Джон мне жаль мне жаль…)
(Это в любом случае могло случиться, – сказала Пэтти им обоим. – Даже без Странности. Тогда были другие времена. Другие ценности.)
(Конечно. Но у Странности нельзя получить развод, правда?)
(Именно поэтому нам так нужно сочувствие и понимание – всем нам.)
(Ты всегда была чертовой святошей, Пэтти.)
(Пошел к черту, Джон.)
(Я бы с удовольствием, Пэтти. Боже, с огромным удовольствием.)
Джокертаун всегда был городом ночи.
Слегка за полночь, а улицы Джокертауна все так же полны людей. Темнота скрывала или преувеличивала уродства, по необходимости. Ночь была лучшей маской.
За последние несколько месяцев немногие натуралы ездили в Джей-таун. Туристы появлялись только днем, если появлялись вообще. На улицах стало невероятно опасно.
Ночью они покидали Джокертаун, словно вырываясь из кошмарного сна. Местные, однако, выходили наружу, и Странность решила придерживаться пути по многочисленным узким улочкам. Джону, может, и придется по вкусу появление на публике – уважение, а иногда и явная лесть джокеров, – но только не Пэтти. Пэтти могла простить Джону его эгоизм, эту каплю бальзама на его душу, но ей этого не хотелось и не требовалось, особенно сегодня.
Они находились в паре кварталов от развалин «Кристального дворца», на крохотной улочке, где была найдена пустая оболочка Гимли – чему так и не нашлось объяснения. Странность посмотрела на запятнанный тротуар: здесь лежало тело Тома Миллера, еще одна смерть, еще один акт безымянного насилия. Пэтти была уверена, что Гимли убил какой-нибудь мерзкий джокер, Эван думал, что Гимли мог стать
Странность пошла дальше, прихрамывая, потому что одна нога почти полностью принадлежала Пэтти и соединялась с бедром под прямым углом. Движение этой ноги приносило чертовскую боль. Странность стонала и шла вперед.
– Черт, приятель. Она просто игрушка. Не стоит тратить время.
– Да, но это ведь не будет слишком напряжно, правда?
Голоса внезапно затихли, как только Странность повернула за угол на другую улочку. Их было трое, все парни, на вид не старше шестнадцати-семнадцати, в потертых кожаных куртках. Один из них был совсем похож на ребенка; у другого все лицо было покрыто прыщами и приправлено жуткими черными точками. Но именно парень, стоявший посередине, заставил Странность на мгновение засомневаться. Он был высоким, со светлой кожей. Под драной курткой и грязными ливайсами скрывалось тело бойца, стройное и мускулистое. Парень был дико красив, взъерошенные светлые волосы слегка закрывали его яркие глаза. Он казался симпатичным, пока они не заметили, что его глаза были налиты кровью, а сам он беспокойно дергался. Мальчишка принял дозу, он был накачан и опасен.
Джокер, которую Странность знала под именем Барби, всхлипывала, лежа на земле между этой троицей, – идеально сложенная женщина со взрослыми чертами, но едва ли с полметра ростом. С ее лица никогда не сходила улыбка. Она увидела Странность, ее рот нелепо искривился в ухмылке, но в блестящих голубых глазах виднелась мольба.
Гнев быстрой волной прошел через Джона; Пэтти почувствовала его злобный накал.
– Эй! – крикнула Странность, их огромные руки сжались в кулаки. – Оставьте ее, черт возьми, в покое!
– Черт, – сказал Прыщавый. – Ты позволишь какому-то гребаному джокеру так с нами разговаривать, Дэвид? Может, с этим тоже будет весело. Только он большеват как-то, нет? И сильный, наверное.
Их лидер – Дэвид – взглянул на Странность, держа руки на бедрах. Пэтти почувствовала, как Джон пытается перехватить контроль над телом.
(Просто хватай ублюдков. Бей парнишку по голове, пока он не сдвинулся с места.)
Этого Пэтти хватило. Странность с грохотом двинулась на троицу, завывая, будто привидение. Банда вдруг обнажила ножи. Заметив это, Странность закричала и вырвала из асфальта знак «ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА». Они ухватили его за основание, и знак шумно просвистел в воздухе.
В их нападении не было ни капли изящества. Массивное тело врезалось в парней, как грузовик. Знак зацепил Прыщавого и прижал его к стене; замахнувшись снова, они прижали еще двоих.
– Беги отсюда! Быстро! – крикнула Странность Барби. Джокер с кукольной внешностью с трудом поднялась на ноги. Она побежала прочь, делая крошечные, неуверенные шаги.
Странность повернулась, думая, что, если они вырубили лидера, все остальные тоже сдадутся. Они двинулись на парня, искоса смотрящего в их сторону.