Однокла$$ники играли в убийство
Шрифт:
Он поднадел сегодня расшитую петухами рубашку навыпуск, под шелковым шнурком. Были на нем и сапоги смазные. И шальвары из синего батиста тож.
– Как кинете жетончик – так дверь враз и откроется, – сказывал далее Кент, оглаживая плохо приклеенную бороду. – Вы сразу и идите, не оборачивайтесь. А сзади вас заухает, загогочет, и голос мертвый позовет: «Погляди на меня!» А ты ж ни в коем разе, беги без оглядки – и весь сказ. Опосля же тому, кто все выдюжил, за молодечество и доблесть – награда, знак с надписью: «Я был в „Подвале Потрясений“…» Ну, а вы, капитан? – заметил Кент мнущегося Шевчука.
– Пиши, – вздохнул Игорь. – Меня, чтоб потрясти, лучше
И, будто повинуясь его желанию, распахнулись створки бара, словно Бахусовы объятия; публика приободрилась, приосанилась. Звон рюмок и фужеров стал как бы красочным оформлением приглушенных голосов. Юм вытащил свечи, зажег их, щелкнув импортной электронной зажигалкой. Подсвечники были исполнены в стиле рококо.
Мигульский взял себе мудреный коктейль под названием «Шепот ночи», а Шевчук заказал ледяной водки. Они сели за стол. Эд достал очки, протер стекла, нацепил на нос – и опять стал похож на пожилого отличника. Рядом, за соседним столиком, копошилась парочка: Азиз и Анюта. Она что-то шептала своему бритоголовому кавалеру, а тот отрицательно качал головой. И все знали, что она хочет немедленно поехать в какой-то ресторан, а Азиз отговаривает. Чета Кригов неторопливо поглощала шампанское, Маша что-то вполголоса рассказывала, втолковывала, а Захар Наумович кивал и, скорей всего, соглашался. Хотя на лице его застыло снисходительное выражение. Будто он в очередной раз выслушивал историю клиента о случайной связи и последовавшем венерическом заражении.
– Наш доктор пьет шампанское и никогда не изменяет жене, – сказал Шевчук.
– Интересно, сколько семейных драм прошло перед его толстым носом?.. – пробормотал Эд.
– А вы изменяли жене, Мигульский?
– В моем возрасте нельзя изменять лишь привычкам молодости.
– А в привычках молодости – это шляться по бабам? – уточнил Шевчук.
– Я бы сказал, поддерживать тесные связи.
Карасевы пили коньяк. Ирина говорила непривычно громко и размахивала зажженной сигаретой. Виталик умничать не пытался и, пользуясь возбужденным состоянием супруги, беспрепятственно подливал себе коньяк, беззвучно глотал и затем смачно заедал лимоном.
– Да что ты понимаешь в стиле? – горячилась супруга Ирина. – Надел джинсы с лохмотьями и думаешь, что сразу модным стал. Стиль – это гамма цветов и обязательно маленькая характерная деталька: бантик неожиданного цвета или размера, крупная пряжка на ремне или платок на шее. Стиль – это утонченность и вкус.
– Для проститутки – утонченность? – Виталя заржал: – Для нее лучше утолщенность!
Ирина вспыхнула, но сдержалась, промолчала, схватила рюмку, выпила маленькими глоточками.
– Налей! – потребовала она.
Виталя, не заметив перемены настроения у супруги, улыбался по-прежнему широко и щедро.
– Господа товарищи! – вдруг воскликнула Анюта. – Я знаю замечательную игру. Называется она «Убийца». Давайте поиграем.
– Не многовато ли будет убийств? – спросил Криг.
– Очень простая игра, – заторопилась Анюта. – Мы все садимся за большой стол, один из нас, кому выпадет карта, ну, пусть опять пиковая дама, становится убийцей. И своей жертве он должен незаметно подмигнуть. И тот умирает. Все очень просто…
– Более идиотской игры не придумаешь, – вполголоса пробормотал Мигульский. – По-моему, народ стал потихоньку впадать в маразм. Хоть бы зарезали кого-нибудь для смеху.
– Пойду еще возьму водки, – сказал Шевчук, встал и твердой походкой моряка во время качки прошел к стойке. – Юм, дружище, нацеди мне еще стаканчик беленькой. Из морозилочки, стылой, чтоб ладонь прилипала.
– А вы не простудите горло? – угодливо предостерег Юм, расплылся в добрейшей улыбке, тут же ловко выхватил откуда-то бутылку, словно материализовал ее из воздуха. – П-жалста!
– Не хотите ли выпить со мной? – предложил Шевчук. – Я угощаю.
– С удовольствием! Правда, шеф запрещает на службе, но незаметно можно.
Он воровато оглянулся и молниеносно опрокинул рюмку в маленький розовый ротик.
– Вы еще не были в Подвале? – полюбопытствовал Юм. – Потрясающе, просто потрясающе. Я вам скажу по секрету, там после двадцати четырех ночи по московскому времени появляется призрак бывшего хозяина дачи. И начал он появляться после того, как привели в исполнение смертный приговор. Расстреляли его где-то в Москве, поэтому он и появляется исключительно по московскому времени. Жуткое зрелище, скажу вам. Что-то бело-синеватое, колышется в воздухе, глаза как угольки… Я когда увидел, обмер, да что тут говорить, душа в пятки ушла.
– А ведь его не расстреляли, и вообще, еще суда не было, – заметил Шевчук.
– Правда? – сконфузился Юм. – А я думал, это он… Только вы не подумайте, я ничего не сочинял. Здесь точно бродит дух какого-то вурдалака, и когда начинает завывать, ну, просто мороз по коже.
Шевчук вздохнул.
– Врешь ведь.
– Очень мне надо, – обиделся Юм. – Если хотите знать, у нас тут была дамочка, так она из этого подвала наполовину седая вышла. Истерики с ней начались, ну просто неприлично.
– И с ней пришлось расстаться? – флегматичным тоном спросил Шевчук.
– Представьте себе, да! – живо подтвердил Юм. Он раскраснелся и плотоядно поглядывал на початую бутылку водки, которая истекала огромной ледяной слезой. – Я вам вот еще что скажу, – оглянувшись, горячо зашептал Юм. – Тут такие вещи происходят странные, даже невозможно предугадать, что случится в очередной раз. Здесь место такое: пересечение магнитных и силовых полей, что-то вроде всасывающей воронки…
Шевчук слушал непрерывное безрадостное вранье Юма, лицо его было в постоянном движении, маленький ротик кривился, вытягивался в ниточку, потом мгновенно превращался в розовое колечко, брови прыгали, щечки надувались. Лишь одни глаза ничего не выражали и будто смотрели внутрь самих себя. Руки Юма, подвижные, жестикулирующие, охваченные тем же нервным импульсивным действом, вдруг аккуратно захватили мокрую бутылку. Шевчук подивился, как ловко, не глядя, Юм наполнил фужер, продолжая безустанно лгать, причем не отводя глаз. Он молниеносно глотнул водки, совершив движение привычно-неосознанное, словно поправлял чуб или чесал за ухом. Без передышки он было продолжил рассказ, но тут же переменился в лице, судорожно убрал фужер.
– Шеф!
– Не суетись, – сказал Шевчук. – И никто не заподозрит тебя в должностном преступлении.
Распорядитель, как обычно, спустился сверху, из кабинета. Никто не знал, как он коротал вечерние часы. Возможно, погружался в мысли о развитии своего дела, или же писал философский трактат. Кто знает… Он по-прежнему оставался человеком-загадкой, и черная рубашка, которая была на нем, и франтоватая тросточка в руках лишь подчеркивали это. Он медленно обвел взглядом залу. Карасевы кончали вторую бутылку коньяка, Мигульский сидел в компании с Кригами, Азиз пил из маленькой рюмочки водку, его подруга тужилась, выдувая через соломинку коктейль. Клубился табачный дым, в динамиках тихо нашептывала музыка.