Однокла$$ники играли в убийство
Шрифт:
– Тебе двадцать один год исполнился? – спросил Борис Всеволодович.
– Да, господин Распорядитель.
– Садись, выпьем с тобой.
– Благодарю вас, – Мустафа коротко поклонился, аккуратно присел на краешек кресла, всем видом своим выражая готовность к подчинению.
– Не хотелось бы мне расставаться с тобой, Мустафа. Но, видно, придется.
Паренек поставил рюмку на стол.
– Вы недовольны мною, хозяин?
– Нет, Мустафа, – Распорядитель неподдельно вздохнул. – Просто нас выгоняют отсюда. И я не знаю, что будет дальше… Как бы то ни было, я благодарен тебе за службу и найду возможность отблагодарить тебя посущественней, нежели словами. А теперь у меня к тебе вопрос. Постарайся вспомнить до мельчайших деталей сегодняшнее утро. Как ты зашел, что слышал в номере убитого, видел ли какие следы, странные запахи… Может, слышал голоса, шаги… Подумай.
Мустафа наморщил лоб.
– Я не тороплю. Сядь поудобней в кресле, наслаждайся напитком… – проникновенным голосом заговорил Распорядитель. Глаза его душевно потеплели, он развалился в широком кресле, закинув руку на спинку. Огромный перстень с бриллиантом будто оттягивал бессильно повисшую кисть. Мустафа смотрел на камень, который переливался и подмигивал то зеленым, то фиолетовым огоньком. Паренек поглубже уселся в кресле, потихоньку отпивал из рюмочки – уже знал, что коньяк пьют именно так, смакуя. Но все равно чувствовал скованность, не мог рассесться вот так же вольготно, как хозяин.
– Ты любишь коньяк? – непринужденно спросил Распорядитель.
– Мне больше «Отвертка» нравится, – сознался Мустафа.
– Фу, какой плохой мальчик, – поморщился Распорядитель. – Привыкай, малыш, к культурной жизни, следи за одеждой, манерами… Ты уже начал хорошо зарабатывать. Надо думать о будущем. – Он зевнул и замолк, чтобы дать молодому человеку сосредоточиться. «Сколько ни гни, ни крути железобетонную панель, все равно ее арматурное нутро не даст избавиться от угловатости и тяжеловесности», – подумал Борис Всеволодович.
– На полу был след, – вдруг убежденно сказал Мустафа…
* * *
Спустя час Распорядитель надел бархатную визитку, поправил серебристую бабочку под горлом, глянул мельком в зеркало. Он увидел лицо сорокалетнего мужчины с жестким взглядом, твердым подбородком, упруго сжатым ртом, привыкшим к оборотам повелительного наклонения. «Пожалуй, стоит смягчиться», – подумал жесткий человек и слегка улыбнулся. Улыбка вышла ироничной, и тогда он пошире растянул рот. «А теперь определенно глуповат, – оценил себя Борис Всеволодович. – Человеку, который не умеет смеяться, и не надо корячиться».
…Этот вечер отличался от прежних лишь тем, что Распорядитель большей частью молчал. Он выслушал много неприятных и неожиданных вещей о себе. Но подобно тому, как бьются в гранитный утес и отступают зеленые волны, так же стоически и непреклонно переносил нападки Борис Всеволодович. Все мужчины как один, даже Виталя, пытались сразить беспощадной логикой, женщины же, более изощренные, старались поразить в самую душу, дабы гражданин Самсонов корчился подобно Змею Горынычу под десницей Иванушки-дурачка.
Садист, нравственный извращенец, маньяк… Нет необходимости упоминать весь набор оскорблений. Борис Всеволодович сказал самому себе: «Сегодня – бенефис толпы. А завтра…» – и он загадочно усмехнулся, не желая преждевременно тревожить грядущее. Он еще мысленно, так как при обществе было не совсем прилично, зевнул и потянулся томно, с хрустом в косточках.
… И наступило бранное утро. Распорядитель оделся во все черное, включая носки и рубашку. Лишь платочек был контрастно белым и оттого казался бутафорским. Он пожелал обществу доброго утра и не забыл любезно поинтересоваться, как спали его дорогие гости. Ответом было с трудом сдерживаемое молчание. Кто-то тихо сказал: «Ух-х!» И Распорядитель понял, что психологический контакт окончательно утерян.
– Глубоко признателен всем, кто откликнулся на мою просьбу и пришел на эту последнюю встречу. Признаюсь, я испытываю грусть: предприятию нанесен удар – я больше не являюсь хозяином в этом уютном домике. И еще одно грустное, но необходимое дело предстоит выполнить мне: назвать одного из вас убийцей.
Взрыв возмущения последовал за его словами. Сорванные, истерзанные голоса гостей, выкрикивающих наперебой: «садист», «маньяк», «убийцу – к ответу!», – лишь придали Борису Всеволодовичу решимости.
– Я взываю к вашему разуму и прошу одного: выслушать. И вы убедитесь, что мои доказательства так же неотразимы и сокрушительны, как и то орудие, от которого погиб член нашего случайного временного коллектива.
– Ближе к делу! – выпалил побледневший Виталя.
– Не перебивайте, это невоспитанно… Сейчас я расскажу, как было совершено убийство, а присутствующий здесь исполнитель может потом поправить меня в деталях. Итак, задумывалось преступление заблаговременно. Покойный ныне Шевчук получил письмо, подписанное братом погибшего в Чечне прапорщика, который служил в подчинении Шевчука. Автор письма предлагал встретиться и даже выслал приглашение моей фирмы. Здесь, на месте, злоумышленник прорабатывает различные варианты убийства – и останавливается на уже известном. Предварительно он похищает топор, но не рискует держать его при себе. Одновременно он ищет еще одну жертву, на которую, по его замыслу, должно пасть подозрение в убийстве. Этой жертвой очень удачно стал гражданин Карасев. Он замечательно вписался в планы преступника, подробности мы все помним. Теперь дело осталось за топором. На улицу убийца не выходил, тем не менее топор он заполучил. Как мы помним, предварительно он был снят со щита, освобожден от жестких креплений, а также наточен.
– А как убийца достал топор, не выходя из дома? – нетерпеливо выкрикнул Виталя.
Распорядитель строго посмотрел на него и погрозил пальцем.
– Очень просто: при помощи веревочной петли, спущенной из окна. Пожарный щит, как все помнят, стоит вплотную к стене. За ним – небольшое оконце подсобки бара. Удобно, да и утром никто не увидит. Затем он прячет топор в халате, за поясом, берет полотенце, мыло и прочие принадлежности и идет…
– Убивать?
– В душ… Но помимо всех банных принадлежностей он берет с собой портативный магнитофон. Он такой меломан? – спросите вы. Нет. Из музыки он предпочитает песни в собственном исполнении. Особенно ему нравится одна песня.
Распорядитель бросил взгляд на Азиза. Тот подался вперед, сжался, не чувствуя, как стекают по лицу капли пота.
– Потом он открыл кран, поставил на скамеечку магнитофон и включил его. И полилась привольно песня – в его исполнении. Признаюсь, сам слышал, звучала она долго и нудно. За это время преступник проник в номер Шевчука. Вспомним (удачное обстоятельство!) – его уже успел разбудить Мигульский. Поэтому внутрь удалось войти без лишнего шума. Затем убийца, вероятно, мог попросить сигареты или что-то еще… И как только Шевчук повернулся к убийце спиной – тот нанес ему страшный удар…