Одноклассница.ru. Любовь под прикрытием
Шрифт:
Отмывшись от грязи, Ксюха как-то грустно посмотрела на меня, что-то прошептала и тихо ушла, забыв у раковины носовой платок, который я выбросил в ведро. А что мне еще с ним делать? Постирать, погладить и носить у сердца?
Вот и все мемуары. Сплошное, в общем, попадалово. Но…
Когда я вспоминаю о двух этих случаях, мне по непонятной причине вдруг становится удивительно тепло, словно к груди приложили горячую грелку. И, несмотря на последствия, я ни разу не пожалел, что тогда помог ей.
— Ксюха?
— Я… Меня еще можно узнать?
— Да ты почти не изменилась!
Это я из вежливости. Вообще-то изменилась. Подросла. Повзрослела. Где-то метр семьдесят, первый легкий вес, второй размер бюста, не больше, с ногами относительный порядок… Ой, извините, это я про себя. В смысле, не вслух. Считайте, вы этого не читали. Заколочка-бабочка, расписной сарафанчик, босоножки, никакой штукатур… блин, макияжа. Цветочный аромат. Улыбка до серег. Личико, конечно, без изысков, но если приглядеться… Главное, сразу убежать не хочется. В общем, не умею я говорить дамам комплименты.
На самом деле, подрастерялся. Все-таки больше десяти лет прошло. Приличный срок даже на свободе. Ладно бы на встрече класса встретились, когда морально готов. А когда вот так. Да еще в таком необычном месте.
— Паш… А ты что, здесь работаешь?
Вопрос был задан с такой светлой надеждой в голосе, что ответить по-другому я просто не мог:
— Ну, типа… это… ДА ЗДЕСЬ.
А что бы вы сказали на моем месте? «Не, Ксюх, меня за пьяный мордобой в кабаке повязали, а теперь я сам себя на учет ставлю, потому что четыре года зону топтал за грабеж».
Зайди сейчас не Веселова, а какой-нибудь другой одноклассник, я бы так, наверно, и сказал, но Ксюхе почему-то постеснялся. Кому хочется в глаза знакомой девушке, пусть даже тебе безразличной, признаться, что ты называешься простым русским словом «loser». Да еще бегаешь от армии. Что всё, чего ты добился в жизни, — постановка на учет в районной ментовке. Ладно бы хоть в Интерполе за хищение пары миллионов евро… Даже в таких горемыках, как я, иногда просыпаются гордость и чувство собственного достоинства.
Поэтому я незаметно перевернул анкету текстом вниз. Прямо на Памелу Андерсен. А булгаковскую визитку сунул в карман джинсов.
— Да ты заходи!.. Присаживайся.
Прошла, села… Не отрываясь, не скрывая восторга, уставилась на меня. Словно я не Паша Угрюмов, а какой-нибудь Джонни Депп в костюме Джека-Воробья.
Несколько секунд она молчала, переваривая впечатления.
Впечатления, к слову, наверное, не очень. На мента я похож, как Майк Тайсон на Белоснежку. Двухдневная щетина, свежая ссадина на скуле, мешки под глазами и, главное, запашок. Ментовские обезьянники — не парфюмерный бутик, скунс сдохнет. Да и гардеробчик совсем не гламурный. Курточка с оторванной пуговкой. Футболочка со следами чужой крови, джинсы, последний раз видевшие стиральный порошок полгода назад.
Плюс вещички, сложенные горкой на столе, плюс старые ботинки без шнурков.
— Ты не обращай внимания… Двое суток на ногах. Подвалы, чердаки… Террористов ловим. А это, — показал я на ссадину, — скрутили одного. Резким оказался…
Она поверила, даже если бы я сказал, что ловим пьяных Терминаторов.
— Да, по радио говорили про рейд… Бедненький… Пашка, неужели это ты?!
Во даёт…
Наконец, она оторвала от меня свои зеленые глаза и растерянно оглядела кабинет, остановив взгляд на Булгаковской форме.
— Ух, ты! Это твоя?! Да?
— Ну а чья же? — предсказуемо и ни на секунду не смутившись, соврал я.
— А кто ты по званию? Я не разбираюсь.
Так, что там у Булгакова на погонах…
— Лейтенант я… старший.
— Пашка… Ты — и в милиции! С ума сойти!..
Веселова всё еще не может прийти в себя. Но сейчас успокоится и начнет допытываться, кого из класса я видел, с кем дружу, где учился. А потом вернется Булгаков и уличит меня в лукавстве. Поэтому, пока не поздно, надо линять.
— А ты чего к нам? Случилось что?
— Да… Случилось, — сразу потухла Веселова, — заявление принесла. На соседа. Я уже приносила…
Она достала из сумочки сложенный тетрадный листик, но не протянула мне, а стеснительно продолжала держать перед собой.
— Слушай, Ксюх, — я поднялся из-за стола, — чего нам тут, в казенной обстановке тереть… в смысле базарить. Пойдем, посидим где-нибудь. Там и потолкуем. И про соседа, и про всё остальное. Лады?
— Л-лады… Конечно! — Она тоже вскочила со стула.
Я вдруг вспомнил, что гулять без ремня и шнурков не очень удобно. Но не при Веселовой же приводить себя в порядок.
— Ты во дворе подожди, а я документы в сейф уберу и начальству доложу… Я мигом!
Она еще раз улыбнулась мне и выпорхнула из кабинета.
Словно муж, застигнутый любовником, я судорожно вдел в брюки ремень с потешной кобурой, шнурки в ботинки, посмотрелся в небольшое зеркальце на стене (ужас-ужас!), погрозил Феликсу пальцем, чтобы не «стукнул», и ринулся следом, моля не нарваться по пути на Булгакова.
Не нарвался. Веселова подкрашивала губы, глядясь в темное стекло ментовского козлика, словно в зеркало. Помимо «козлика» тут же, во дворе, притулились парочка «БМВ», три «опеля» и выводок тачек корейского производства. Неплохо в милиции живется… Может, и правда, пойти к ним на службу? Продать душу дьяволу? Совесть мучить будет, но зато на тачку заработаю. (Если слово «работа» уместно в данной ситуации.)
Где сидеть и толковать за жизнь, я пока не придумал. Конечно, кафе есть на все вкусы, но у меня нет «MasterCard». А жрать за её счет — полный косяк.