Однолюбка
Шрифт:
— Не знаю, чего мне больше хочется — смотреть на тебя или обладать тобой, — негромко сказал он.
Это что — его обычное поклонение перед любой из своих женщин? Странно расширенные зрачки придавали взгляду необычную серьезность. Он ничего особенного не делал, только все поглаживал и поглаживал ее пальцем, добрался до золотистого треугольника, и у нее начала кружиться голова, словно ее катали на карусели.
Потом он спустил халат с ее плеч и, мягко подтолкнув, перевернул на живот. Она чувствовала его взгляд и прикосновения кончиков
«Мне бы тоже хотелось когда-нибудь проделать такое, — подумала она. — Покрутить, повертеть мужчину, чтобы посмотреть, какая сторона мне больше нравится!»
Ей уже надоело это немое поклонение ее телу. В конце концов, она его слишком хорошо знала. Оно во всех вариантах и размерах было повсюду развешано и в студии, и в квартире — большей частью в несколько абстрактной форме, ведь Джошуа был художником-модернистом. Пусть Ред таким образом ласкает свою «Маленькую деву» из глины. А она — живая, даже очень живая.
Она решительно перевернулась.
— Ты рассматриваешь меня с таким удивлением, словно я первая женщина в твоей постели, — нетерпеливо сказала она.
Он негромко засмеялся.
— Может, так оно и есть. Я еще никогда не воспринимал женщину так осознанно, как тебя. Я знаю тебя много лет, но лишь сегодня ты принадлежишь мне.
Принадлежать? Воспринимать? Обладать? Шовинист! Именно эти слова вызвали бы самую бурную реакцию у борцов за эмансипацию женщин. Прежде чем страстное желание успело парализовать ее, как ядовитая стрела индейцев Амазонки, Мэри вскочила и стала торопливо расстегивать его рубашку.
— Ты можешь обращаться так со своей статуэткой, но не со мной.
Он, хохоча, попытался схватить ее за руки. Но она увернулась и продолжила свое дело. Добралась до ремня и обнажила его торс. Потом просунула руки под рубашку, обхватила спину. Ее ладони заскользили к затылку, по лопаткам, к пояснице. Сознательно бросая вызов, она прижалась грудью к его груди. Поцелуй, которым все это сопровождалось, заставил его задохнуться от желания.
— Не подросток, не статуэтка, не дева! — простонал он.
— Но ты все еще в одежде.
— Ненадолго, дорогая.
Но даже пока он судорожно раздевался, она не могла не дотрагиваться до него. Она вдруг поняла его. Ей тоже захотелось сначала почувствовать чудо этого тела, касаться его, осязать и лишь потом…
А он уже лежал сверху. Дрожь желания пробежала по ее телу, когда она ощутила на себе его тяжесть. Он приподнялся на локти и посмотрел на нее.
— Маленькая песчаная лисичка, я… ты…
Она прикрыла правой ладонью его рот.
— Не надо клятв, просто люби меня, — попросила она.
Он вошел в нее одновременно с поцелуем. Почувствовал ее тепло, оно звало его, и он любил ее — наконец-то… наконец-то… Неторопливо… Ей чудилось, что ее качает морской прибой. Это оказалось так мощно, так прекрасно. Страсть разгладила черты его лица.
Потом она закрыла глаза, отдавшись собственным ощущениям. С ней сейчас происходило
О Боже, взмолилась она, я этого не хотела…
По его дыханию она поняла, что он близок к вершине. Ей хотелось кричать от радости. В подсознании рождались видения: водопады, низвергающиеся из узкой расщелины в скале, какие-то парящие крылатые существа, деревья, пускающие корни.
Предчувствие рая?
Она услышала собственный голос — или крик? — «Да… да!» и скорее почувствовала, чем увидела, как выгнулся Ред.
— Моя, — выдохнул он. — Моя! — Потом медленно опустился на нее.
— Эй, — робко позвала она.
Он засмеялся.
— Ага, начинается большой женский допрос.
Мэри положила голову ему на грудь и взъерошила волоски.
— Что ты имеешь в виду?
— После любви мужчине хочется спать, а женщине — все выяснить.
— Что, например?
— Ну, например, насколько она оказалась неповторимой… или лучше других. О-о-о… — Он схватил ее руку, и она перестала его щипать. — Так что же ты хочешь узнать, ты, лучшая из всех подруг?
Она подняла голову.
— Я бы хотела поговорить с тобой об Апалаче.
— С какой стати? — Он коснулся ладонью ее спины, стал поглаживать. — В качестве возлюбленной ты…
— Я спрашиваю в качестве учительницы, — перебила она.
— О, мисс Вигэм! Разве Пат не лучший ученик в классе?
— Твой Пат — лучший, насколько я могу судить. Но я считаю психологически неправильным то, что ты в присутствии ребенка так… так пренебрежительно высказываешься о его матери. Итак, что с ней?
Его рука остановилась, перестала ее гладить. Он, кажется, задумался.
— В отношении Пата ты ошибаешься, но я, тем не менее, могу рассказать тебе эту историю. Апалача была певицей из сопровождения, то есть одной из девушек, которые у меня за спиной выводили «ля-ля-ля». Если точнее — там было три девушки, и они называли себя «Апалачами»… Ты, в своем благопристойном педагогическом коллективе или в Управлении образования, конечно, и вообразить себе не можешь, что значит ездить по гастролям. В течение месяцев живешь бок о бок с остальными. По вечерам играешь и поешь, потом расслабляешься, а ночью и на следующий день едешь караваном в очередной город. Это ненормальная жизнь. Она вызывает стрессы, а также… ну, назовем это эмоциями. Тебе трудно представить, но приходится из вечера в вечер подхлестывать себя, чтобы каждый раз выдавать неповторимое «шоу», и это состояние требует разрядки. Там, наверху, ты великолепен, тысячи тинейджеров встречают тебя ликованием, но когда ты потом торчишь один в своем, пусть и роскошном, вагончике, еще раз прослушиваешь в одиночестве концерт и пьешь виски… в общем, лучше уж это проделывать вдвоем. — Он замолчал.