Однополчане
Шрифт:
Ему показалось, будто он попал в совершенно другой мир: на какой-то миг он перестал понимать, где он и что произошло.
Лицо мертвой расплывалось перед ним; белое лицо, белая грудь, белые руки - все расплылось, он видел лишь светлое пятно, словно отсвет луны на темном фоне, очень темной, густо-зеленой сочной травы, над которой навис ужас смерти. Перед его глазами выступила надпись: "Мы родились, чтобы умереть за Германию". Тут мысли Томаса унеслись далекодалеко в прошлое: слова эти были написаны четкими черными
Эти черные слова выделялись особенно резко на фоне белого песка за воротами, бесконечного песка, простирающегося до моря, шум которого был слышен в лагере. Когда он читал эти слойа, то вдумывался в них так же мало, как и его товарищи. Надпись существовала сама по себе-просто слова, пьянящие и громкие. А смерть-кто знал ее, кто думал о ней, кто? Но однажды ребятам пришлось доказать свою храбрость. Им завязали глаза и привели на холм, высоты которого они не знали. Югендфюрер поставил их на край обрыва и сказал: "Прыгайте вниз!
– и добавил: - Это опасно, холм высокий, а внизу камни.
Можно разбиться и даже сломать себе шею". Некоторые отказались прыгать, и их с насмешками отправили обратно. Но из тех, кто остался, ни один не спросил, зачем нужен этот безумный прыжок и почему это вопрос чести.
Тогда Томас вспомнил о надписи на воротах лагеря и сказал себе: "Теперь уже не до шуток". Он услышал шум моря и прыгнул. В этот миг Томас, как и каждый, кто прыгал, казался, наверное, очень смешным, так как югендфюреры всякий раз раскатисто хохотали. И сейчас Томас снова вспомнил все это: необъяснимый страх перед тем, что его ожидало, дыхание смерти, внезапно вторгшейся в жизнь, прыжок, падение, которое казалось бесконечным и сопровождалось взрывами смеха.
Вся его жизнь, все эти восемнадцать лет промелькнули перед глазами Томаса, восемнадцать лет, и самыми неизгладимыми событиями за прошедшие годы были тот прыжок и три выстрела в мишень сегодня на стрельбище. И вот теперь с высоты этих лет Томас рухнул в неизвестность, в темноту. Он упал на самое дно, тело его содрогнулось, он открыл глаза - рядом лежала она, убитая, мертвая. Томас задрожал и пустился было бежать.
Но Иозеф схватил его за плечо.
– Ты куда?
– заорал на него Иозеф.
Томас молчал. Ему хотелось только одного: убежать далеко-далеко отсюда. Но об этом незачем было говорить Иозефу. Тут ему пришло кое-что на ум. Он пролепетал:
– Да я хотел принести лопату... Надо же ее похоронить...
– Так, так, - сказал Иозеф.
– Принести лопату...
Ишь ты, какой прыткий!
– Он крепче вцепился в воротник своего товарища, а левой рукой схватил штык.
Томас не видел этого, он только услышал лязг металла.
– Ты что?
– беззвучно спросил он.
К нему подошел Карл.
– Продать нас хотел?
–
Только теперь Томас все понял. Резким движением он вырвался и тоже замахнулся. Но Иозеф уже держал в руке штык, а Карл поднял винтовку.
Томас опустил руку.
– Вы с ума сошли, - сказал он.
Они не отвечали и молча следили друг за другом.
– Оставьте меня в покое!
– проговорил Томас.
Они не отвечали. Томас пошатнулся. В глазах у него потемнело. Ему сделалось дурно.
– Это было бы тебе на руку, - услышал он голос Иозефа.
– Он хочет, чтобы его оставили в покое!
Он не стрелял. Хочет удрать. Хочет остаться чистеньким. А нас продать. Предатель!
Томас собрался с силами.
– Я никого не хочу продавать, - пролепетал он.
– Пусть он тоже выстрелит. Тогда и он будет соучастником, - сказал Иозеф Карлу.
– То есть как это?
– спросил Карл.
– Пусть тоже выстрелит, как мы.
– В нее?
– Да, - зарычал Иозеф, - да!
– Нет, нет, только не это, - в ужасе простонал Томас.
Карл тоже возразил.
– К чему лишний шум, - сказал он.
Он поднял винтовку и прицелился Томасу в грудь.
Томас не двинулся с места. Колени у него снова оцепенели. Почувствовав прикосновение металла к своему телу, он твердо взглянул в глаза Карлу.
Какое-то мгновение стояли они так, друг против друга. Томас не сморгнул. Наконец Карл опустил винтовку. Они все еще впивались друг в друга глазами.
– Запомни, - сказал Карл, - если ты нас предашь, тогда тебе крышка. Нам теперь нечего бояться, одним больше, одним меньше.
– Я ведь не предатель, ребята!
– сказал Томас.
– Нет, - возразил Иозеф, - этого мало. Повторяй, Томас: "Если я предам вас, ребята, тогда мне смерть!" Повтори!
– Если я предам вас, тогда мне смерть!
– без колебания повторил Томас.
– Порядок, - сказал Карл.
Только теперь он отвел взгляд от Томаса. Но они опять стояли в нерешительности, как и раньше. Что делать с убитой? Каждую минуту мог кто-нибудь пройти мимо - солдат, офицер, наконец, крестьянин.
Ведь эта дорога вела в Либиакен, в ресторанчик. Им показалось, что они уже слышат издалека голоса, смутный говор.
– Надо унести ее отсюда подальше; как можно дальше, к самой границе, прошептал Карл.
– Надо утопить ее в трясине. Беритесь!
Он сказал "беритесь!", словно отдал команду.
А сам не сдвинулся с места. Иозеф схватил убитую за руки.
Томас послушно нагнулся к убитой, но едва он к ней прикоснулся, как тут же отдернул руку, словно его ударило электрическим током. Он снова попытался взять ее за ноги, снова отскочил и уже не мог больше на нее смотреть. Томас отвернулся, судорога пробежала по всему его тел; он зарыдал, как ребенок, и упал на траву.