Одолей меня

Мафи Тахира

– Кофе? – догадываюсь я.

– Не дам! – Уинстон, расстроенный, отодвигается от двери.

– Поделись!

– Что? Нет!

Я смотрю на него в упор.

– Почему ты не можешь сам пойти и взять? – Он поправляет на носу очки. – Это всего лишь мой второй стакан. А мне, ты знаешь, необходимо три, чтобы проснуться хотя бы наполовину.

– Пойми. Мне нужно быть внизу через пять минут, или Уорнер убьет меня, а я еще не завтракал и уже так устал, и я по-настоящему…

– Хорошо. – Лицо Уинстона мрачнеет, когда он протягивает мне кофе. –

Ты чудовище.

Я беру стакан.

– Я чудовищно обаятелен.

Уинстон бормочет сквозь зубы что-то нецензурное.

– Эй, кстати. – Я делаю глоток кофе. – Сказал уже, а?

Уинстон моментально краснеет. Отводит взгляд.

– Нет.

Я поднимаю свободную руку.

– Эй… я не настаиваю, нет. Просто интересуюсь.

– Я пока жду подходящего момента, – отвечает он.

– Круто. Конечно. Просто радуюсь за тебя, вот и все.

Уинстон глядит на меня, легкая улыбка кривит ему губы.

Он давно влюблен в Брендана, и об этом знаю я один. Уинстон и не рассчитывал заинтересовать его, так как всем известно, что Брендан встречается только с девушками. Впрочем, несколько месяцев назад у него была короткая связь с неким типом из «Пойнта», вот тогда Уинстон со мной и поделился. Просил никому не говорить, сказал, что хочет сам признаться Брендану в подходящий момент, и с тех пор собирается с духом, чтобы намекнуть ему. Беда в том, что Уинстон считает себя староватым для Брендана, и боится, что если тот его отвергнет, то их дружбе конец. Потому и ждет. Подходящего момента.

Я хлопаю его по плечу.

– Рад за тебя, брат.

Уинстон издает нервный, хриплый смешок.

– Было бы чему радоваться. – Потом встряхивает головой, будто прочищает мозги. – По-любому – наслаждайся кофе. Пойду возьму себе другой.

Я салютую ему стаканом с кофе, одновременно благодаря и прощаясь, а когда отворачиваюсь, чтобы собрать вещи для душа, улыбка соскальзывает с моего лица. Мне в очередной раз напомнили о моем одиночестве.

В два быстрых больших глотка я приговариваю кофе и выбрасываю стакан. Незаметно пробираюсь в душевую, включаю воду. Делаю все машинально. Раздеться. Намылиться. Ополоснуться.

На миг я застываю, смотрю, как набирается в ладони вода. Вздыхаю и прижимаюсь лбом к холодному гладкому кафелю, горячая вода барабанит по спине. Мышцы расслабляются, я испытываю чувство облегчения, тепло и пар уносят напряжение из тела. Я наслаждаюсь душем, волшебство горячей воды окутывает меня, но мысли немилосердно кружатся в голове, клюют разум и сердце, будто стервятники.

Я счастлив, что у меня есть друзья. Люблю их, хотя они и засранцы. Я забочусь о них. Хочу их радовать. Только одно чувство мне не дает покоя: у каждого из них кто-то есть.

У каждого, кроме меня.

От зависти схожу с ума. Хочу забить на все. Мне бы, как Уорнер, стать неприступным как скала, или хотя бы взять пример с Адама, который нашел свое счастье в заботе о младшем брате, – но нет. Я – огромное кровоточащее сердце. Я теряю дни, заставляя себя не обращать внимания

на свои желания. На то, что мне позарез нужно.

Может, звучит дико, но я знаю – я мог бы кого-нибудь полюбить. Чувствую это всем сердцем. Способность любить. Быть романтичным и влюбленным. Как будто это моя суперсила. Дар, точно.

А рассказать-то и некому.

Все считают меня шутом.

Я растираю ладонями лицо, крепко зажмуриваюсь и вспоминаю вчерашний разговор с Назирой.

Она сама ко мне подошла. Я вновь и вновь напоминаю себе.

Я к ней не подходил, ни разу. Даже не пытался с ней заговорить после того, как тогда, на пляже, она ясно дала понять, что вот ни капельки мной не интересуется. С другой стороны, у меня, похоже, не было никакой возможности после того поговорить с ней; после того, как весь мир обезумел. Подстрелили Джей, и все пошло наперекосяк, потом это дерьмо, в которое вляпались Уорнер и Джульетта, и вот – что имеем, то имеем.

Кроме того, прошлым вечером я с трудом пытался уложить в голове тот факт, что наша Верховная главнокомандующая приняла на грудь полпинты отменного виски, оставшегося от Андерсона, когда ко мне подошла Назира. Из темноты. Сразу после ужина – черт, ведь ее не было на ужине – и вот она возникла точно привидение, загнала меня в угол, едва я вышел из столовой. Буквально вжала меня в угол и спросила: правда ли, что я умею становиться невидимым.

Выглядела она как сумасшедшая. Я растерялся. Не понимал, откуда она узнала и почему ее это волнует, а она стояла прямо передо мной, требовала ответа, и я решил, что от моего признания хуже не будет.

Поэтому я сказал ей, что это правда. Она вдруг рассердилась.

– Почему? – спросил я.

– Что почему? – сверкнула она глазищами.

Кожаный капюшон на голове затенял ее лицо, под нижней губой поблескивал пирсинг-алмазик, отражая свет ближайшей люстры. Я смотрел не отрываясь на ее рот. У нее слегка раскрылись губы. Пухлые. Мягкие.

Я с трудом отвел от них взгляд.

– Что?

Назира прищурилась.

– О чем ты говоришь?

– Я подумал… Извини, о чем мы?

Она отвернулась, однако я успел заметить на ее лице выражение недоверия. Или возмущения. А потом, быстрее молнии, она повернулась ко мне.

– Ты что, все время прикидываешься немым? Или ты всегда разговариваешь как пьяный?

Я застыл. Боль и смущение вихрем закружились у меня в голове. Боль – от оскорбления, смущение от…

Вот дела, что происходит-то?

– Что? – возмутился я. – Я не разговариваю как пьяный.

– Ты пялишься на меня как пьяный.

Черт, она такая хорошенькая.

– Я не пьяный, – уточнил я. Глупо. Я тряхнул головой и напомнил себе, что следует рассердиться – в конце концов, она ведь меня оскорбила, – и сказал: – П-любому, ты сама подошла ко мне, ясно? Этот разговор затеяла ты. Я не знаю, что тебя взбесило… Черт, я совсем не понимаю, почему ты так переживаешь. Не моя вина, что я могу быть невидимым. Так получилось.