Офицер
Шрифт:
– Товарищ комбриг, скажите нам: если в армии командир не выполнит приказ начальника, что ему за это будет?
– Смотря какой был приказ, – рассудительно проговорил Чкалов. – А то ведь и к стенке прислонить могут.
Начальник аэропорта при этих словах сморщился и, казалось, был готов вот-вот разрыдаться. Но в этот самый момент в здание вошел высокий человек в кожаном плаще. За ним следовали несколько командиров в форме НКВД.
– Здравствуйте, товарищи. Я – Гоглидзе, [94] – представился вошедший. – Прошу извинить за задержку. Мы думали, что вы ночью не полетите. Откуда нам было знать, что у вас сам Чкалов пилотирует.
94
Гоглидзе
Увидев красавца-грузина, Ежов сменил гнев на милость и гордо проследовал в машину, не забыв, однако, приказать переобмундировать всех прибывших с ним.
– У вас тут, товарищ Гоглидзе, еще совсем осень, а у меня – люди в зимней одежде. Неудобно им будет, да и лишнее внимание привлечет.
– Сделаем, – коротко бросил Гоглидзе и отдал гортанную команду по-грузински. Затем сам распахнул дверь аэропорта: – Прошу…
Новиков и Россохин предложили остановиться в той же гостинице, где умер Лакоба. Ежов, подумав, согласился, и следственную комиссию отвезли на проспект Руставели в гостиницу «Ориент».
Гостиничная обслуга, предупрежденная суровыми товарищами из НКВД, встретила высоких гостей во всеоружии: рядами стояли горничные, дежурные и администраторы, официанты и метрдотели, а из ресторана доносился дразнящий аромат вычурных блюд кавказской кухни. Директор гостиницы товарищ Згуриди лично выскочил навстречу и принялся настойчиво приглашать в самые лучшие номера, в ресторан, в знаменитые бани «Ориента». Но его ждало горькое разочарование: несмотря на усталость от перелета, следствие тут же приступило к работе.
Ежов отправился вместе с Гоглидзе в Управление НКВД, Россохин занялся ознакомлением с документами предварительного следствия, а Кирилл, прихватив с собой стажеров, Чкалова и Майрановского, начал допрос охранника покойного Лакобы – Давлета Канталия. После первых же ответов Новиков, оставив Канталия под охраной Умида Ходжаева и еще двух сержантов ГБ, вышел вместе со стажерами и Майрановским в коридор:
– Ну, молодые люди, ваше мнение?
– Врет, – уверенно сказал Кузнецов. – Моторика не характерна для жителей Кавказа – значит, напрягается и думает. Раз обдумывает ответы – врет. Кроме того, все руки к лицу тянет, словно прикрывается.
– И глаза бегают, – Мазаник, словно прилежная ученица, одернула форменную юбку и преданно посмотрела в глаза «куратора». – Вы его спрашиваете, а он глазами – зырк-зырк.
– Молодцы, – похвалил подопечных Кирилл. – Все верно. Григорий Моисеевич, – повернулся он к Майрановскому, – вот и ваш выход. Три кубика вашей новой сыворотки.
– Кирилл Андреевич, – Майрановский смущенно потупился. – Это же ваше предложение… Э… я все понял, – он неумело вытянулся по стойке смирно. – Три кубика, внутривенно… Я пойду?
Кирилл усмехнулся про себя страданиям штафирки, но кивнул и сказал:
– Сейчас ребята его подержат, а вы – готовьте шприц.
Тифлис, гостиница «Ориент»
Давлет Канталия нервничал и отчаянно трусил. Его семи классов образования вполне хватало для того, чтобы понять: этот майор государственной безопасности с неподвижным, словно высеченным из камня, лицом обязательно докопается до всего. И до того, что покойный Лакоба
95
Лакоба Сария Ахмедовна (Джих-оглы) (1904–1939) – жена Нестора Лакобы, «первая леди» Абхазии. Отличалась феодальными замашками, чванством и барством. Была близка к членам троцкистской оппозиции в Закавказье. Умерла в тюрьме.
Распахнулась дверь, и в комнату вернулись те, что вели допрос. Майор уселся за стол напротив, а высокий человек с тонким и умным лицом, на котором выделялись горящие глаза, подошел поближе.
– Закатайте рукав, пожалуйста, – попросил он, держа в руке шприц.
Канталия затравленно оглянулся. Вот и все, сейчас и его… как Лакобу… Он завизжал, вскочил со стула и прыгнул вперед, пытаясь дотянуться до сидевшего напротив майора. Уж если умирать, так хоть продать жизнь подороже.
Новиков легко упал назад вместе со стулом, уходя от атаки очумевшего абхазца. Кувырок… он уже на ногах. Легким, но точным ударом Кирилл заставил охранника Лакобы задохнуться, резко перехватил ему руку, заломил и прижал к столу.
– Ходжаев, – голос Новикова звучал почти спокойно. – Что встал столбом? Помогай.
Ходжаев, уже получивший стараниями своего «домулла» третьего «кубаря» в петлицы, [96] зафиксировал вторую руку Канталия, окончательно обездвижив подследственного. Кирилл завалился на спину подследственного, вытягивая его руку на себя, и, словно бы греясь на пляже, спокойно спросил оцепеневшего от такого зрелища Майрановского:
– Григорий Моисеевич, ну? Вену я вам открыл, только гимнастерку надпороть.
96
То есть звание младший лейтенант государственной безопасности.
Тот стряхнул с себя оцепенение и подбежал к столу. Ловко вспорол рукав гимнастерки Канталия скальпелем и сделал ему укол, точно попав в едва видневшуюся вену. После этого бывшего охранника подняли и, заковав предварительно в наручники, снова усадили на стул.
– Григорий Моисеевич, вы время засекли?
– Да-да, Кирилл Андреевич, все сделано.
– Ну, тогда дайте отмашку, как будет пора. А пока, – Кирилл нашел глазами Надежду, – Наденька, распорядись, чтобы нам сюда чаю принесли. А вот для этого орла кавказского – кофе покрепче, чтоб не сомлел раньше срока.
К утру допрос закончился. Поплывший от пентотала натрия Канталия взахлеб рассказывал все, что знал, слышал, думал и о чем только догадывался. Собрав все записанные показания, Новиков вместе с Чкаловым отправились к Ежову на доклад. Николай Иванович встретил их осунувшийся, с набрякшими от недосыпа веками:
– Ну, что скажете, следователи? – приветствовал он их. – Утро доброе?
– Да как сказать, товарищ председатель комиссии, – Чкалов задумчиво пожевал губами. – Как-то очень уж странно выходит.