Офицерский гамбит
Шрифт:
Мишин желал основательно выговориться, и Алексей Сергеевич решил не мешать ему. Украинский депутат все чаще использовал малопонятные категории, в плену которых пребывал его раскаленный разум.
– Конфликт несет обоюдоострую угрозу, девальвирует геополитические активы обеих стран. Россия может оказаться изолированной азиатской державой с имперскими претензиями на контроль над постсоветским пространством. Украина рискует надолго стать буферной зоной. Мы живем устаревшими стереотипами. В Москве воспринимают Украину вассальным, несамостоятельным княжеством, полигоном борьбы России и Запада. Но проблема, конечно, и в том, что у украинских политических элит нет единого понимания, как выстраивать отношения с Москвой.
– Я все-таки думаю, что альтернативы налаживанию добрососедского партнерства Украины
Артеменко хорошо понимал, отчего нервничает Мишин. От осознания, что дело независимой, европейской Украины на нынешнем этапе проиграно. Что наступает неотвратимый азиатский период ее жизни, и неизвестно, как она с ним справится. Как сказал тот проницательный старик в ботаническом саду: страна будет отброшена назад, в прошлое. Но, может быть, начав опять с нуля на каком-то этапе, она что-то выиграет? Мишин в этом сомневается. Сомневается на самом деле и он, Артеменко, так как слишком хорошо знает кухню своих московских хозяев. Не только сомневается. Еще и не чувствует радости победы. Мишин глубоко, судорожно вздохнул, как ребенок, который недавно пережил истерику и теперь успокаивался.
– Мы смирились с извращенной мифологизацией исторических событий. Сначала Путин говорит в Бухаресте, что в Украине семнадцать миллионов россиян, которые дают ему все основания влезать в дела другого государства. Потом явилось миру чудовищное открытое письмо нового президента Медведева по поводу почтения памяти жертв Голод ом ора. Зимой, как водится, возникло напряжение в газовом вопросе. Каждая страна самостоятельно отмечала праздники – годовщину рождения Гоголя, годовщину Полтавской битвы… Я задаю себе вопрос: а можем ли мы дружить, оставаясь украинцами? И ответа у меня – увы – нет!
– Послушайте, а почему вы так уж упираетесь, почему не хотите войти в рациональный союз с Россией? Вы решите одним махом целый ворох проблем, от безопасности государства до комфорта его отдельно взятого гражданина! Энергоносители, обороноспособность, усиление в информационном поле и еще целый сонм преимуществ. На украинца будут смотреть снизу вверх как на представителя империи, которая сродни советской! Так разве ради этого нельзя пойти на компромисс?!
Задавая такой вопрос, Артеменко как бы играл сам с собой. Он превращался в маленького мальчика в песочнице, силой фантазии разыгрывающего сражения, правой рукой играя за одних, а левой – за других. И в своей неуемной жажде честности не зная окончательно, кто победит. Ведь не мог же он своему идеологическому противнику заявить, что он фактически созрел, чтобы перебежать в его лагерь. Вернее, вернуться в свой истинный лагерь. Он лишь выяснял для себя те замшелые от времени вопросы, на которые сам не находил ответа.
– Помилуйте, не нужно нам, настоящим украинцам, такого усиления. Сила СССР, а теперь России – это сила слабых. Это когда могущество государства строится на костях его граждан, запуганных, подавленных, в любой момент ожидающих непредсказуемых действий по отношению к себе. Славяне должны держаться друг друга, но должны при этом быть соблюдены принципы. И я верю – грядет великое сотрудничество между двумя народами, но сотрудничество, в котором не будет младших и старших.
– Меня не покидает ощущение, что вы просто не любите Россию. Я только не могу понять, за что… – Артеменко продолжал диалог по инерции, выдавая фразы машинально, как шахтер, настроившийся на смену с отбойным молотком.
– Не люблю, это правда. Но не Россию не люблю, а того автократического, беспринципного монстра в лице нынешней российской власти, которую взрастили в Кремле. Но, чтоб вы меня правильно понимали, эта моя нелюбовь вовсе не адресована россиянам. Я и такие, как я, – а нас в Украине, поверьте, много, – мы не стремимся что-нибудь изменить в России. Более того, мы хотим нормального, честного и взаимовыгодного сотрудничества с россиянами. Но игры в одни ворота, к которой привыкли за много веков, мы не хотим. Мы стремимся достичь той ситуации, когда нам гарантированно не будут мешать жить. Что бы нам ни говорил какой-то там российский эксперт типа вашего Караганова: мы не позволим Украине распасться на части. Меня такие ситуации вводят в состояние бешенства. Я стремлюсь к тому, чтобы мои дети и внуки сами решали свою судьбу, чтобы жили во власти законов, а не в милости царя, чтобы могли выбирать, где им учиться, где отдыхать, каким делом заниматься… Не знаю, понимаете ли вы меня… Но понять меня можно только тогда, когда вы захотите меня понять.
– Вы хотите сказать: «Не люблю Путина!» Не так ли?
– Да поймите же, оценка «люблю – не люблю» тут попросту неуместна. Есть могучее государство, крупный игрок на мировой арене. И есть его лицо, лидер, менеджер. Многое он делает верно, если взять логику власти этого государства. Но многое – кощунственно по отношению к простому россиянину. Не стану вам рассказывать про искусно созданных, надуманных врагов и мифы о победах над ними, – вы человек умный, сами это знаете. Возьму только близкое: Украину. Тут ваш символ нации совершил вопиющее, ужасающее зло: для решения собственной задачи строительства империи он решился на то, чтобы между двумя родственными народами высечь искру ненависти. Это вам даже не создание врага в образе чеченца или грузина. Это много больше, это политическое извращение исполинского масштаба. – Он помолчал немного, и Алексей Сергеевич не мешал, чувствовал, что собеседник еще не закончил. – А вы оперируете дилеммой «любить – не любить»! Да какая разница?! Лучше подумайте, как бы вам самому не оказаться в центре антиутопии Оруэлла. Скажем, не «1984», а где-нибудь в «2024». Всерьез подумайте.
– И что теперь?
– Теперь украинцам предстоит решить главный вопрос: кто они? Полагаю, прав был американец, этот, как его… – От досады он щелкнул пальцами и языком одновременно и скривился в мысленном поиске; Алексею Сергеевичу даже показалось, что Мишин разговаривает сам с собой, а он выступает как бы фоном, декорацией к его рассуждению. – …и, вот, Хантингтон. Тот, который написал солидный, многостраничный труд о цивилизационных разломах. Чем больше я думаю об этом, тем больше прихожу к мысли, что половина Украины втайне действительно ждет царя. Эдакого вождя с плеткой, внешне похожего на волевого Путина с перекошенным лицом. А вторая, напротив, землю будет грызть за то, чтобы вырвать из себя инерцию подданного.
– Андрей Андреевич, вы даете такие нестандартные оценки и любопытные выводы. Вам бы в разведке служить! – восхищенно воскликнул Алексей Сергеевич, на первый взгляд искренне, но на самом деле со скрытой провокацией. Но и тут Мишин удивил его.
– Любая разведка, дорогой вы мой, – это служба одного человека. Президента, премьер-министра или еще какой-нибудь теневой личности. Даже когда, согласно закону, разведка информирует все структуры власти, все равно принадлежность единственному хозяину легко улавливается. Я же служу себе и государству. Не в меркантильном, мелком смысле приобретений. Я и достаточно небеден, чтобы не беспокоиться о хлебе насущном, и слишком небогат, чтобы вызывать зависть или иные недобрые чувства. Я в стороне. А это и много и мало. И именно потому я даю вам трезвые оценки, чтобы вы поняли тот тупик, куда сами, может быть не зная того, следуете.
Мишин теперь посмотрел на Алексея Сергеевича умными проницательными глазами так долго и так испытующе, пытаясь проникнуть в душу и оценить тайные, тщательно скрываемые мысли, что ему вдруг сделалось от этого взгляда не по себе. «Что он, что-то знает обо мне и шлейфе, которой за мной тянется? – подумал Артеменко с растущим беспокойством, хотя легкая улыбка не сходила с его уст. – Или просто подозревает, размышляет?»
– Одной из крупнейших проблем современной Украины является отсутствие авторитетной и яркой политической элиты, – продолжал тем временем свой монолог Мишин. – Да, у нас фрустрированные графоманы издают книги о себе и за деньги ставят их на книжных полках рядом с книгами о княгине Ольге и Ярославе Мудром. Это досадно, но поправимо – макулатуры во все времена хватало. Кто сейчас, кроме историков, вспомнит примитивное мемуарное попурри Брежнева? Хотя только у нас книги издают политики, которые не научились разговаривать, но, уверяю вас, это временно. Это относится к области нашей национальной экзотики, причем наиболее безобидной.