Оформитель слов
Шрифт:
– Ты не спасёшься, Лапша, не продав квартиру… УВЕРУЙ, дура!
Мама несколько секунд не моргая смотрела на свою дочь, а потом сказала:
– Так, дети мои, слушайте внимательно и запоминайте: не всем взрослым надо верить на слово. Некоторые взрослые только на вид взрослые, а на самом деле они – безнадёжно тупые подростки, чудом дожившие до возраста дядь и тёть.
Я же решил проблему «спасения»:
– Построю свой «Звёздный странник» и улечу от конца света!
– Иди уроки сначала сделай.
Я же не глупый был и понимал, что построить космический корабль, мне, 12-летнему пацану совершенно
– Мам, я в библиотеку.
– Иди. Но если я ещё раз услышу, как вы с друзьями на свалке «Енисей» пытаетесь разобрать – прибью нахрен.
– Больше не пойду. Обещаю.
Мне на этой свалке в прошлый раз такой пизды дали, что я сам чуть на орбиту не вышел безо всякой гравицапы.
Я выбрал нужные книги, но библиотекарь спросил:
– И зачем тебе книги по астрономии? Ты же не поймёшь ничего. Возьми что-нибудь ПОПРОЩЕ.
Одно дело выёбываться дома, читая всякое неповозрасту или ходить на свалку, разбирая «Енисей», но совершенно другое – пытаться взять ВЗРОСЛУЮ книгу в сельской библиотеке. Тем более, библиотекарь не догадывался, что дома на чердаке я нашёл батькины стопки советских журналов «За рулём» и узнал всё о самых передовых новинках модельного ряда всех автозаводов мира за какой-нибудь 1989 год.
– Я как-то изучал схему электрики автобуса «Икарус» … – начал я издалека. Уже тогда во мне появилась суперспособность начинать нести дикую галиматью отвечая на простой вопрос, – и, думаю, схема строения Солнечной системы как раз попроще.
Больше в библиотеке о моих книжных предпочтениях дискуссий не велось.
Начитавшись вдоволь советских книг про космос, в нашем огороде на 22 сотки начался внеочередной парад планет.
Вначале ставится изгрызенный диск подсолнуха – это Солнце. Затем, с помощью линейки в масштабе примерно 1 сантиметр на 1 000 000 километров ставится небольшая красная картоха – это Меркурий. Маленькая зелёная помидорка это – Венера, за ней картоха побольше – Земля… Красная помидорка – Марс. Особые трудности возникли с Плутоном, он оказался очень далеко. В целом, всё было сильно условно, что касаемо размеров и расстояний.
Наблюдая за мной, у людей возникали вопросы:
– А что это там твой сын в огороде делает?
Я в этот момент из картофельной ботвы насыпал пояс астероидов.
– Вроде как солнечную систему… – разводила руками мама, щелкая с соседскими бабушками семечки.
– Однако! – восторгались соседки-бабушки. – Вырастет – председателем выберем!
Вообще, книг не хватало. В нашем сельском магазине, например, в середине 90-х обычно было шаром покати: бутылка водки, пачка гречки и вафельные полотенца. И это в лучшие времена. Даже мороженое привозили раз в неделю.
И где мама при таком ассортименте достала книгу Карла Брукнера «Золотой фараон» – я не знаю, но тот факт, что она мне её потом подарила на день рождения – самый трогательный за всю жизнь. Естественно, после прочтения я стал большим специалистом в иероглифах и повсюду искал гробницы фараонов. …а когда не нашёл, начал строить во дворе свои небольшие такие гробницы глубиной в два кирпича. В роли фараонов обычно выступали пачки из-под сигарет, обёрнутые в старые обои. Через недельку-другую берёшь младшую сестру и отправляешься в археологическую экспедицию.
Именно чтение очень мощно развивало фантазию. Начитался Дюма – начинается игра в мушкетёров «мама купи шляпу, папа сделай шпагу»; начитался Жюля Верна – бегом с лопатой к местному оврагу искать путь к центру Земли; начитался Тура Хейердала – на руинах совхозной фермы надо срочно добыть брикеты пенопласта, сколотить плот и сплавится вниз по реке.
Особо критическая статья о поэзии
Так как читать и восхищаться прочитанным я начал очень рано, то, соответственно, у меня появилось непреодолимое желание сочинять что-то своё, чтобы восхищались другие. Первым моим гениальным произведением было короткое четверостишие. Его я сочинил лет в десять, как только мы переехали жить в дремучее село. Примитивный стишок про солнышко и траву, на которой блестит роса получился невероятно трогательным.
– Ты что там пишешь, сыночка? – спросила мама, заглядывая мне через плечо.
– Да вот… стишок вроде как сочинил, только не говори никому, – смутился я.
– Стишок? Сам?
– Ага…
– Эй! Внимание всем! – закричала мама и начала размахивать руками. – Идите сюда! Тут у нас оказывается ПОЭТ растёт!
Прибежали все родственники, даже те, которые жили в Омске и восторженно ахнули от несказанного восторга.
– Талантище! У-у-у, какой способный оболтус!
Все по очереди нежно погладили меня по лохматой голове своими большими тёплыми ладонями и сказали, чтобы я теперь меньше пиздел, а больше записывал. Я страшно разволновался и воодушевился такому повороту событий. Уже через минуту, шляясь по двору и сжимая в руках тетрадь с ручкой, я пытался найти вокруг любой информационный повод для нового произведения. Хотелось попробовать себя в прозе.
За оградой грызлись собаки. Я решительно записал корявыми буквами:
«Наша первая собачка по имени Чернушка вцепилась в глотку собаке тёте Маши по имени Дозор. Он её сын, а она его мама. Они не поделили дорогу. Они сильно громко рычали и визжали на всю улицу, как поросята соседки тёти Дуни. Наш пёс Дейзик с завистью смотрел на них через забор и тоже лаял. Папа облил водой из ведра запутавшихся в себе Чернушку и Дозора, а потом он начал сильно бить их палкой по голове и туловищу. Чернушка и Дозор разбежались в разные стороны, а Дейзик побежал к себе в будку…».
История местных собакенов немедленно заняла тетрадь в 12 листов. Потом я сочинил серию смешных рассказов про отважного пилота Джексона, начал писать роман-эпопею «Корабль призрак» и параллельно забавную историю четырёх испанских наёмников, преисполненных благородством под названием «Четыре друга». Но к вечеру совсем выбился из сил. Тем более, все сказали, что сильно заняты и потом послушают.
Проснувшись на следующий день, я решил вернуться к написанию стихов…
С годами стихотворений скопилось бесчисленное множество. В основном жалостливых и про любовь. Про любовь я никому не показывал, а жалостливые всем подряд, даже тем, кому посвящал стихи про любовь.