Оглянись на пороге
Шрифт:
— Да я мало читаю, — отмахнулась Алла, принимая гостинцы. — В глазах двоится, лежу тут как циклоп, если надо что прочитать или вон телевизор посмотреть. Хорошенько же меня приложили.
— Ирочка-то давно была? — осторожно поинтересовалась Ольга. Та помедлила с ответом самую малость, но затаившая дыхание Леля это мгновение безошибочно уловила.
— Сегодня зайдет после работы. А что?
Гостья устроилась поудобнее и, взяв привычную ноту, заканючила:
— Ой, Аллочка, не знаю, как быть. Ведь разойдутся, ей-богу, а из-за чего? Из-за, тьфу, глупости, ерунды. Десять лет прожили,
— Лель, это их дело, — с холодным безразличием, показавшимся фальшивым, сказала Алла. — Разберутся сами, жить вместе или нет. Не тебе решать и не мне.
— Да как же… Неужто тебе все равно?
— Конечно нет. Но от моего желания тут ничего не зависит. Не могу я заставить свою дочь простить, а твоего сына — держать хозяйство при себе.
От этих слов Ольга зло поджала губы, но вспомнив, что пришла не за тем, чтобы обсуждать возможность соединения Ирины и Сергея, сдержала рвущиеся наружу слова.
Все же эти балетные — ненормальные. На сцене чувства напоказ, заламывания рук, гротескное страдание на лицах, нервные суетливые движения, создающие, усиленные костюмами, трагический образ. А в жизни — холодная отстраненность, почти неприличная. Разве Алла могла любить свою Ирку неистовой любовью, такой, какой Ольга любила своего Сереженьку, единственного сыночка, свет в окошке? Наверняка нет. Где ей, Шамаханской царице, королеве Марго, Черной лебеди!
— Так разве я спорю? — запричитала она вместо того. — Я ж не о том. Жили вместе, конечно, всякое меж ними бывало. Я Ирочку не осуждаю ни за что, да уж больно она женщина… холодная. Сережа виноват, да, да только он же мужик. Эта сучка перед ним хвостом вертела, а он, дурак, уши-то и развесил. Сама же знаешь, мужики все одинаковые. А она, подлюка, еще и живет рядом.
Алла нервно передернула плечами и потянула одеяло кверху. Разговор явно был ей неприятен, но посетительница не собиралась отступать.
В конце концов, она не виновата, что на ее Сережу бабы заглядывались, а на Ирку, воблу тощую, никто не смотрел! Вот только вслух бы это не сказать!
— Ты же там жила. Небось, хорошо ее знаешь? — вкрадчиво произнесла она.
— Да откуда? — вяло возразила та. — Я ее свекровь знала да мужа, пока тот пацаном был и по кривой дорожке не пошел. А эту… как ее…
— Наталью.
— Да… Ну, видела несколько раз на улице, когда в гости к детям приходила. Меня данная особа никогда не интересовала.
— И зря, — вздохнула Ольга.
Сказать было нечего, и наводить справки оказалось бессмысленным. Алла ничем помочь не могла и, судя по кислому выражению лица, не особенно хотела. С трудом поднявшись с постели, она осторожно побрела в туалет.
— Помочь? — спросила Ольга.
— Не надо, сама справлюсь.
Мысли в голове прыгали, как безумные зайцы. Чтобы успокоиться, гостья вороватым движением схватила принесенный апельсин и стала нервно обрывать шкурку. К моменту, когда Алла вернулась, апельсин был съеден, а шкурки выброшены в мусорное ведро. В воздухе повис устойчивый цитрусовый запах, но воспитанная мать Ирины сделала вид, что ничего не заметила. После неловкого молчания Ольга стала прощаться.
— Как думаешь, тех, кто на тебя напал, найдут? — спросила она, стоя у дверей. Пострадавшая презрительно фыркнула.
— Да где им. Они бы и дело давно закрыли, если бы я не настояла. Теперь, вместо того чтобы трясти местную шпану, выдвигают версии, одну безумнее другой. Раз не вышло признать меня колченогой паралитичкой, этот полицай предположил, что напасть хотели на Иру, а меня шибанули только потому, что спутали с ней. Ну не бред ли? Это же просто невозможно с точки зрения логики!
В голове Ольги что-то щелкнуло. Она, уже открывшая дверь, на миг замерла, а потом согласно кивнула.
— Конечно, бред.
Дима смотрел на Веру тяжелым взглядом, чувствуя, как наливаются жаром щеки, а шея дубеет, словно в нее вколотили железный штырь. Он уже отчетливо понимал, что из этой встречи ничего хорошего не получится. Глядя, как пухлощекое лицо журналистки растекается в фальшивой улыбке, обнажая мелкие мышиные зубы, он почувствовал жгучее желание дать ей в нос.
Ирина пока не понимала, какое эта безвкусно одетая бабища, перегородившая дорогу, имеет отношение к Диме, оттого вежливо улыбалась, разглядывая незнакомку с ног до головы.
— Здрасьте, — недовольно процедил парень сквозь зубы.
— Что же ты, дорогой, не звонишь, не пишешь? — поинтересовалась Вера, уставившись, однако, не на него, а на спутницу, лицо которой казалось смутно знакомым. — Я уж не знала, что и подумать. А он вот где, нарисовался, не сотрешь.
Изображая улыбку, она потянулась поцеловать, но Дима отгородился локтем.
— Что такое? — вполне натурально удивилась Вера. — Ты уже не хочешь меня видеть?
— Извините, мы спешим, — сказал Дима и сделал попытку обойти ее, но та шагнула в сторону и снова загородила дорогу.
— Дима, что происходит? — спросила Ирина ровным и даже не слишком удивленным голосом.
— Ничего, — буркнул тот.
Вера ухмыльнулась.
— Ой, простите-простите, я вас и не заметила… Димочка, да ты не один? Ты, оказывается, с дамой. Может, представишь нас?
Парень бегло взглянул на спутницу, но та лишь бровь кверху подняла, не желая упрощать ему задачу.
— Обойдешься, — грубо ответил он. — Дай пройти.
Дорожка была узкая, не разойтись, чтобы не влезть на огражденный кованой оградкой газончик. Да и не потащишь же Ирину сквозь колючие остатки увядших, скукожившихся от мороза цветов и однолетних кустарников.
Журналистка расстегнула сумку, вытащила очки и стала разглядывать Ирину с преувеличенным вниманием. Та молчала и терпела, но, судя по тому, как темнели ее глаза, наливалась гневом.
— А ты молодец, — снисходительно фыркнула Вера, окидывая соперницу презрительным взглядом с ног до головы. — Очередную кралю подцепил, и как всегда — бальзаковского возраста. Молоток, делаешь успехи… Вы, милая, кто будете?
— В каком смысле? — любезно осведомилась Ирина.
— Да в том: что делаете для нашего красавчика? Я вот его имиджмейкер, можно сказать. Пишу о великом творчестве сеньора Волкова и его банды, причем исключительно в радужных красках. А вы?