Оглянись на пороге
Шрифт:
До того как закрылась дверь, отрезая их от внешнего мира, Ирина еще была уверена, что держит ситуацию под контролем. Но как только ключ повернулся, все пошло совсем не так.
Они вцепились друг в друга, как голодные волки, с рычанием срывали одежду и целовались так, что начали задыхаться, а потом тащили друг друга в разные стороны, как мифический Тяни-Толкай.
На кровать рухнули так, что та застонала. Ни тогда, ни потом Ирина не смогла вспомнить, как они все-таки там оказались. Остатки одежды душили, страшно мешая, а снять их без потерь не получалось. И как только
Потом бояться за ногти и пальцы стало глупо.
Все было словно впервые, непривычно и странно для обоих. Прикосновения, одновременно такие близкие и такие чужие, заводили, подбрасывая вверх, к небесам, швыряли в бездну. Каждая клетка тела горела, наполняясь то ли любовью, то ли кислородом, почти обжигая при прикосновении.
Ирина не знала, слышит ли Дима музыку, но она ее слышала. Что-то громкое, мощное, сбивающее с ног ураганом. Сумасшедшее и дикое.
Когда они вспомнили, на каком находятся свете, оказалось, что даже не лежат, а сидят, причем она на нем, обхватив ногами. Димкины пальцы медленно двигались по ее спине вдоль позвоночника, и руки у него были сильными.
— У тебя такие мышцы, — прошептал он. — Прямо как у культуриста. Это даже странно: прикасаюсь к телу, а оно твердое.
Ирина стукнула его по затылку, но парень только глупо хихикал, продолжая разглядывать ее с ног до головы. Потом сполз с кровати и встал рядом, голый, худой, с растрепанной гривой, и все пялился. Она опустила глаза, увидев, куда он смотрит — на ее пальцы, страшные, скрюченные, узловатые, как у любой профессиональной балерины, и, покраснев, стала поджимать ноги, засовывая их под покрывало.
— Не смотри, — взмолилась она.
— Что?
— Не смотри на ноги. У меня пальцы… некрасивые.
— А по-моему, очень красивые, — прошептал Дима, взял ее ступню в руки и начал целовать, поднимаясь выше, выше, пока не дошел до коленки.
— Гос-с-споди, боже! — прошептала Ирина.
— Что-то не так?
— Никогда мужчина не целовал мне ноги, — медленно протянула она, улыбнувшись, словно сытая кошка. — Цветы дарили, хрень всякую дарили, но чтобы вот так, ноги в постели целовать…
Запершило в горле и в глазах. Ирина отползла к краю кровати и поднялась.
— Ты куда? — спросил Дима и постарался удержать, но она выскользнула из его рук и, прикрывшись покрывалом, скрылась в ванной.
— Хочешь кофе? — крикнула оттуда.
— Нет.
— А чаю?
— Нет.
— А чего хочешь?
— Чтобы ты вернулась. У тебя есть какая-нибудь музыка?
— Там, в гостиной…
Дима почесал голый живот, откопал под простынями трусы, натянул их и поплелся в гостиную. Дисков на полочке под музыкальным центром было много, но в основном классика. Перебирая их, он наткнулся на сборник хитов восьмидесятых и, решив, что диско все же лучше Баха или Моцарта, поставил его. Ирина вышла из ванной, но в гостиную не пошла. Он слышал, как она чем-то гремела на кухне, включала воду и хлопала дверцей холодильника. Из кухни пахло кофе.
Ирина вошла в гостиную с двумя чашками в руках и поставила их на журнальный столик, ловко уклонившись от объятий.
— Осторожно, кипяток! Сядь куда-нибудь.
Дима покорно сел на краешек дивана, взял микроскопическую чашку, отхлебнул и поморщился.
— Сахара нет?
— Ой, прости, я по привычке, — встрепенулась она и хотела побежать на кухню, но он замахал руками.
— Не надо, так выпью.
— Да мне не трудно…
— Ир, не суетись, в конце концов. Я еще никуда не ухожу.
— Какие у тебя труселя веселенькие, — ревниво сказала она, и Дима чуть не поперхнулся кофе, скосил глаза вниз и закивал.
— Да, что есть, то есть.
Труселя действительно были веселенькой желтой расцветки, с женской ладонью, прикрывающей самое интересное место. Ирина усмехалась и отводила глаза.
— Приходи завтра в «Парк-Хаус», — сказал он. — Мы играть будем весь вечер. Хэллоуин все-таки. Рок-группа на вечер — самое оно.
— Приду.
— Хорошо. Потом, как отработаем, посидим вместе, ладно? Потанцуем. Хотя, честно скажу, в танцах я не то чтобы очень.
— Я научу.
— Серьезно?
— А что такого? — округлила она глаза. — Я детей маленьких учу, неужели не справлюсь с двадцатипятилетним увальнем? Танец на самом деле не такое простое дело, но чтобы топтаться на одном месте, много ума не надо. Вот вставай, покажу.
Ирина вскочила и потянула было его на середину комнаты, но Дима уперся.
— Нет, ты покажи, а я отсюда посмотрю. И потом, для меня еще никто никогда не танцевал.
Она стояла несколько секунд, чувствуя себя довольно глупо, а тут еще Сэм Браун запела своим надтреснутым голосом вечную песню о любви и разлуке так сентиментально, как, казалось, никогда прежде, хотя этот диск был заигран до дыр.
…Oh you’d better stop before you tear me all apart
you’d better stop before you go and break my heart
ooh you’d better stop…
…О, ты бы лучше бросил меня до того, как разбил мне сердце,
Ты бы лучше порвал со мной до того, как уничтожил меня,
Ты бы лучше ушел…
Sam Brown. «Stop»
— Хорошо, — сказала Ирина почти шепотом. — Покажу.
И она показала. Танцевать под эту грустную мелодию было совсем нетрудно, и если бы позволяла площадь и не мешала мебель, смогла бы показать еще больше. Двигаясь в такт, Ирина на миг подумала, что танцует как заправская стриптизерша, и эта мысль ее рассмешила.
Куда до нее Ким Бейсингер в ее знаменитой роли…
Дима смотрел не отрываясь, и в его глазах снова появилось то самое желание, которое она видела раньше. Захваченная музыкой, Ира выполнила немного неуклюжее фуэте и оказалась прямо в его объятиях.
— Я сейчас просто взорвусь, — пообещал он.
Звонок надрывался как-то особенно злобно, делая короткие паузы на вдох и снова взмывая к потолку истерической трелью. Отчаянно зевающая Наталья шла к двери, сердясь на весь белый свет.