Оглянись во гневе
Шрифт:
Феба. Все равно, чудесно, что ты здесь. Правда, папа? Ему приятно. Ему тут и поговорить-то не с кем. Верно? Я говорю, вам здесь и поговорить-то не с кем. Почти все время один. Но я тут ни при чем. Он сам не хочет ходить со мной в кино. Но ведь надо же где-то бывать, я ему говорю. Это же с ума сойти можно, все время сидеть взаперти. Иногда любит послушать пьесу по радио. Хорошая пьеса — это приятно. Но я не могу на одном месте долго сидеть, лучше в кино сходить.
Билли. Я в полном порядке.
Феба. Там, конечно,
Билли. Разумнее, разумнее надо деньги тратить.
Феба. Ничего, зато от чистого сердца, это главное. Дай мне пару стаканов. Ты ведь выпьешь со мной? Я одна пить не люблю.
Джин. Ладно, только чуть-чуть.
Феба. Ой, простите, папа, а вы не хотите?
Билли. Нет, спасибо.
Феба. Да, так о чем я? Жалость какая: я бы и раньше пришла, да вот осталась еще раз начало посмотреть.
Билли. Охота пуще неволи.
Джин. А что за картина?
Феба. Картина? Ничего особенного. Но там этот приятный парень… как его? Он еще поет иногда, глаза у него глубоко досажены, темные такие. Ты знаешь.
Джин. Американец, англичанин?
Феба. Не помню, право. Американец, наверное.
Джин. А как фильм называется?
Феба (смеется). Спроси что-нибудь попроще! Ты же знаешь, какая у меня дырявая память. Твое здоровье! (Пьет.) Отличный джин! Такое дерьмо сейчас продают, будто одеколон пьешь. Ты бы послушала, как он насчет пива высказывается. А вообще, я тебе скажу, в кино сейчас одна чепуха. Не помню уже, когда хорошую картину видела. Или поют, или оркестры. Да еще вестерны. Их он еще выносит. А я не могу, когда стрельба начинается. У меня от нее голова болит. Но я ведь такая, — если нет ничего другого, то все равно пойду, а что делать? Хоть в наш клоповник за углом. Покупаю себе конфет на шестипенсовик и высиживаю два часа, что бы там ни крутили. Говорят, они закрывать хотят свое заведение. Везде дела плохо идут. Я и Арчи так сказала. Он все нервничает, ничего у него не ладится. Ну а что делать, такая жизнь, у людей денег нет, откуда им взять? Я сейчас в универмаге работаю, я не говорила? Сижу за электрической кассой. Ничего. Девушки больно просты, а так — ничего. Как приятно тебя видеть. Арчи будет доволен. Она что-то похудела. Лицом как будто, вы как думаете? Не находите, она вроде похудела?
Билли. Что-то не вижу.
Феба. Ест, наверно, плохо. Девушки сейчас знаете какие? Только о фигуре думают. Так, значит, ты никуда не уехала на выходные?
Джин. Нет.
Феба. А как Грэм, здоров?
Джин. Да, здоров.
Феба. Ничего там у вас не произошло?
Билли. Ну что
Феба. Ладно, знаю. Ты скажешь, если что случится, правда?
Джин. Мы немного поругались. Ничего особенного.
Феба. В конце концов, хоть она мне и не родная, разве не я ее растила? Она дочь моего Арчи. Неужто мне безразлично, что с ней будет? Дорогая, не придавай значения. Все у вас скоро уладится. Мужчины такие смешные. Разве можно их всерьез принимать.
Джин (улыбаясь). Постараюсь.
Феба. Вот и правильно. Выпей-ка еще. Тебе станет лучше. Так из-за чего вы повздорили? Небось, чепуха какая-нибудь. Помолвку-то вы не порвете?
Джин. Не знаю. Может, и порвем.
Феба. Вот это жалко.
Джин. Я ходила на митинг на Трафальгарской площади в прошлое воскресенье.
Билли. Куда?
Джин. На митинг, на Трафальгарскую площадь.
Билли. Зачем, скажи на милость?
Джин. А затем, дедушка, что у меня и, как ни странно, у многих других уже терпения не хватает выносить все, что у нас происходит.
Билли. И ты пошла на Трафальгарскую площадь?
Феба. Ну что вы — не слышите, что ли?
Билли. Боюсь, у тебя с головой не все в порядке.
Джин. Вот и Грэм высказался в том же духе. Правда, он все-таки на пятьдесят лет моложе, и слова были немного другие. Началось-то с этого, а потом и всякое другое вылезло. Столько накопилось, я даже не подозревала.
Билли. Я не знал, что ты интересуешься политикой.
Джин. Я сама не знала. Мне казалось, это такая скучища.
Билли. Бог ты мой! Болтунов и в мое время было хоть отбавляй. А все оттого, что женщинам дали право голоса. Разрывают помолвку только потому, что поверили каким-то бездельникам, газетным писакам!
Феба. Да помолчите же, папа! Вы, значит, поссорились из-за того, что ты хотела поступить по-своему?
Джин. Ну, как сказать… Все гораздо сложнее. Я, кажется, писала вам, что преподаю живопись в молодежном клубе?
Феба. Ну да. Давно еще.
Джин. Год назад. Я тогда познакомилась с одним, он там работал. Грэм его хорошо знал. Тот человек сказал, что с него довольно, что он это дело бросает. «Они все до единого маленькие мерзавцы, — сказал он. — Только сумасшедшему может прийти в голову учить этих варваров творчеству. Банда негодяев». Так и сказал. Но меня что-то толкнуло попробовать. Деньги там, конечно, никакие. Но… я немного в этом деле разбиралась, по крайней мере так считала. Пусть я никогда не блистала в живописи, но… мне казалось, преподавание у меня получится. Даже если бы пришлось сражаться с целой оравой тупых подростков. Руководитель клуба считал, что я сошла с ума, и Грэм тоже.