Огнь поядающий
Шрифт:
– Ах, не вспоминай о ней, – Евдоксия поднесла руки к лицу. – Это так печально! Потерять шестилетнее дитя, уже большенькое, смышленое… Мне кажется, я бы тоже не пережила этого…
– Не бойся, любимая, нас это не коснется, – Аркадий, правой рукой держа дитя, левой слегка обнял жену, но она порывисто отвела его руку.
– Держи ее крепко! Не дай Бог, уронишь. Она очень сильная и верткая.
Аркадий прижал дочку к груди, похлопывая ее по спинке, и продолжал.
– Моя мать умерла не от горя. Просто выпила
– Я никогда не поеду ни на какие воды! – воскликнула Евдоксия. – Но как защитить детей? Ведь ты говорил, что твоя сестра заболела, не выходя из дворца…
– Я уже не очень помню, мне было восемь лет. Мы с ней играли, как всегда, и было очень весело, а к вечеру у нее сделался жар и больше живой я ее не видел.
Евдоксия резко повернулась к кормилицам.
– Вы слышали? При малейшем недомогании детей – докладывать мне и звать врача. Если плохо едят, если плачут, если… Ну, вы знаете, что бывает.
– Хорошо, госпожа, – в один голос отозвались няни.
– И оставьте нас одних. Я позову вас, когда будет надо.
Кормилицы удалились, а молодые родители продолжали играть с малышками.
– Да, какое сегодня число? – вдруг спросила Евдоксия.
Аркадий на секунду задумался.
– Десятый день месяца июния. Четвертый до ид.
– Ты же помнишь, что через четыре дня после июнийских ид – день рождения Флаккиллы! Надо отпраздновать!
– Несомненно, моя дорогая!
– Устроим конские ристания?
– Как скажешь.
– Да, хочу ристания и пир с флейтистками, арфистками и танцовщицами!
– Танцовщицы-то тебе зачем, – Аркадий скептически скривил губы. – Иоанн опять начнет придираться, если узнает…
– Но я так хочу! – Евдоксия резко повернула голову. – Я глубоко уважаю архиепископа, он святой жизни человек, но почему я должна из-за него лишаться тех немногих удовольствий, какие мне доступны? За последние три года – две беременности, роды, потом восстановление. У меня только сейчас подтянулся живот… И надолго ли это? Я очень хочу родить тебе сына… Но могу я хоть когда-то надеть новое платье, почувствовать себя красивой?
– Для меня ты и так всегда красивая, – примирительно произнес Аркадий, любуясь женой.
– Нет, «и так» меня не устраивает! Я не хочу превратиться в серую клушу от бесконечного сидения в своих покоях! Или ты хочешь, чтобы я была как эта полоумная Олимпиада?
– Не оскорбляй Олимпиаду, пожалуйста, она достойная женщина!
– Может, и достойная, но смотреть на нее противно.
– Она же не стремится к замужеству…
– Да кто ее возьмет такую? От нее воняет…
– Не надо так, Евдоксия! – Аркадий укоризненно покачал головой. – Ты же сама – пламенная христианка. Одни крестные ходы, в которых ты участвуешь, чего стоят! Десять-пятнадцать миль пешком – не каждая женщина это выдержит.
– Я не «каждая женщина», – продолжала горячиться василисса. – Я дочь Бавтона! Отец, пока был жив, воспитывал меня, как мальчика. Научил плавать и подтягиваться на руках. Мне нетрудно пройти пятнадцать миль, я бы и в пять раз больше прошла – ради детей… Может быть, за мое усердие Господь сохранит их…
Из глаз ее брызнули слезы.
– Ну, хорошо, будет тебе праздник, все, как ты хочешь! Только сама не танцуй, пожалуйста, как в прошлый раз…
Евдоксия уже хотела было возразить, но тут вблизи зазвучал высокий голос евнуха.
– Ваша милость…
Василисса вздрогнула и обернулась, недовольно хмурясь. К ложу приближался препозит кувикула Евтропий, о котором они с Аркадием недавно говорили. Это был высокий человек лет пятидесяти, с тонкой от природы костью и обычной водянистой полнотой, какая бывает у скопцов.
– Ваша милость, позвольте мне похитить вас для неотложных дел… – вкрадчиво обратился он к василевсу, наклоняясь и доверительно заглядывая ему в лицо большими черными глазами из-под разлетающихся бровей. Когда он говорил, становилась особенно заметна ассиметрия нижней части его лица.
– Неужто такие неотложные, Евтропий? – василевс посмотрел на него с упреком.
– Требуются ваши подписи…
– Ладно, иду…
Аркадий, нехотя поднимаясь передал жене Пульхерию, которая вдруг заревела.
– Ой, она же мокрая! – ахнула Евдоксия, ощупывая малышку, и кликнула кормилиц. Младшую девочку унесли, а старшая осталась с матерью.
Между тем Аркадий и Евтропий удалились в рабочий тавлин василевса.
– Вот тут надо подписать, твоя милость! – Евнух взял с полки кипу хартий.
Аркадий опустился в кресло и начал бегло просматривать документы.
– О налогах… Еще о налогах… О судопроизводстве… О лишении церкви права убежища…
Он поднял недоумевающий взгляд на стоявшего рядом Евтропия.
– Но… что это? Зачем? Разве такое решение не противно совести и милосердию?
– Ваша милость! Я понимаю ваше человеколюбие, но церковь в наших условиях становится прибежищем государственных преступников, которые, скрываясь в ней, уходят от заслуженного наказания…
– Нет, я не подпишу это, – покачал головой Аркадий. – Не вижу оснований.
– Мне очень жаль, что я не сумел убедить вас в необходимости этого шага, – вздохнул Евтропий. – Но должен вам сказать, что полномочия и привилегии, предоставленные церкви, вообще избыточны.
– В том, что касается церкви, я продолжаю политику моего отца, – возразил Аркадий. – Да, он считал своим долгом поддерживать истинную веру и проявлять непримиримость к различным ее извращениям. Эта позиция кажется мне единственно приемлемой.