Огнем и мечом. Часть 1
Шрифт:
Все умолкли и опустились на колени, словно бы в ожидании чуда. Однако ксендз чуда не сотворил, а не убирая рук своих с головы Скшетуского, вознес очи к небесам, залитым лунным светом, и стал громко читать:
– Pater noster, qui es in coelis! Sanctificetur nomen Tuum, adveniat regnum Tuum, fiat voluntas Tua… [71]
Тут он умолк и спустя мгновение повторил громче и торжественней:
– Fiat voluntas Tua!.. [72]
Воцарилась глубокая тишина.
71
Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя твое; да приидет царствие твое; да будет воля твоя… (лат.)
72
Да будет воля твоя! (лат.)
– Fiat voluntas Tua!.. – повторил ксендз в третий раз.
И тогда с уст Скшетуского изошел голос небывалой боли и смирения:
– Sicut in coeli et in terra! [73]
И рыцарь, зарыдав, пал на землю.
Глава XVII
Чтобы рассказать, что произошло в Разлогах, придется вернуться несколько назад, к той самой ночи, когда пан Скшетуский отправил Редзяна с письмом к старой княгине. В письме он настоятельно просил, чтобы княгиня, забравши Елену, как можно скорее поспешала в Лубны под защиту князя Иеремии, ибо война может начаться в любую минуту. Редзян, севши в чайку, которую пан Гродзицкий отправил из Кудака за порохом, пустился в путь, но совершал его медленно, так как челн поднимался вверх по реке. У Кременчуга повстречались им войска под началом Кречовского и Барабаша, по приказу гетманов плывшие воевать против Хмельницкого. Редзян свиделся с Барабашем, которому, конечно, рассказал, каким опасностям подвергается пан Скшетуский по пути на Сечь. Посему просил он старого полковника при встрече с Хмельницким настойчиво поинтересоваться судьбой посла. Затем Редзян поплыл дальше.
73
Яко на небеси и на земли! (лат.)
В Чигирин прибыли на рассвете. Тут их немедленно окружил отряд казаков, спрашивая, кто они такие будут. Они ответили, что едут из Кудака от пана Гродзицкого с письмом к гетманам. Тем не менее набольшему с чайки и Редзяну велено было доложиться полковнику.
– Какому полковнику? – спросил набольший.
– Пану Лободе, – ответили караульные есаулы. – Которому великий гетман велел всех прибывающих из Сечи задерживать и допрашивать.
Отправились. Редзян шел смело, так как не предполагал ничего худого, зная, что здесь уже простирается гетманская власть. Их привели в стоявший поблизости от Звонецкого Кута дом пана Желенского, где квартировал полковник Лобода. Тут им было сказано, что полковник еще на рассвете уехал в Черкассы и что его замещает подполковник. Прождали они довольно долго, пока наконец не отворилась дверь и не вошел ожидаемый подполковник.
При виде его у Редзяна задрожали поджилки.
Подполковником оказался Богун.
Власть гетманская и в самом деле распространялась еще на Чигирин, а поскольку Лобода и Богун к Хмельницкому не переметнулись и, даже наоборот, во всеуслышание заявляли о своей приверженности Речи Посполитой, великий гетман именно им и назначил стоять гарнизоном в Чигирине и за порядком приглядывать велел.
Богун уселся за стол и начал выспрашивать прибывших.
Набольший, имевший при себе письмо от пана Гродзицкого, отвечал за себя и за Редзяна. Разглядев внимательно письмо, молодой подполковник стал подробно расспрашивать, что слышно в Кудаке, и видно было, что ему очень хотелось дознаться, зачем это пан Гродзицкий к великому гетману людей и чайку отрядил. Однако набольший ответить на это не мог, а послание было запечатано печаткой пана Гродзицкого. Допросивши гостей, Богун хотел было отослать их и в кошель полез, дать им на водку, как вдруг распахнулась дверь и пан Заглоба молнией влетел в горницу.
– Что же это делается, Богун! – завопил он. – Подлец Допул лучший тройняк утаивает. Я лезу с ним в погреб. Гляжу – возле угла то ли сено, то ли еще что. Спрашиваю, что там? Говорит: сухое сено! Я гляжу – а там горлышко, как татарин из травы, выглядывает. А-а, коровий сын! Я говорю – давай поделимся: ты, волох, говорю, сено съешь, ибо ты вол, а я мед выпью, ибо я человек. Вот я и принес бутыль для надлежащей пробы. Давай же скорее кубки.
Сказавши это, пан Заглоба одною рукою в бок уперся, а другою поднял бутыль над головой и принялся распевать:
Гей, Ягуся! Гей, Кундуся! Ну-ка дайте кубки!Non timare [74] , не пугайтесь, подставляйте губки!Тут пан Заглоба, увидев Редзяна, внезапно замолк, поставил бутыль на стол и сказал:
– Эй! Как бог свят, это же слуга верный пана Скшетуского.
– Чей? – быстро спросил Богун.
– Пана Скшетуского, наместника, который в Кудак поехал, а меня перед отъездом таким тут лубенским медом поил, что любой кабатчик пускай не суется. Как же там господин-то твой, а? Здоров ли?
74
Не пугайтесь (лат.).
– Здоров и велел вашей милости кланяться, – ответил смешавшийся Редзян.
– Ох и лихой это кавалер! А ты как в Чигирине оказался? Зачем хозяин тебя из Кудака услал?
– Хозяин он и есть хозяин, – отвечал на это Редзян. – У него в Лубнах дела, вот он мне и велел вернуться, да и что мне в Кудаке делать-то?
Богун все это время быстро поглядывал на Редзяна, а потом вдруг сказал:
– Знаю и я твоего господина, видал его в Разлогах.
Редзян, словно недослышав, повернул к нему ухо и переспросил:
– Где?
– В Разлогах.
– У Курцевичей, – сказал Заглоба.
– У кого? – снова переспросил Редзян.
– Ты, я вижу, оглох малость, – сухо заметил Богун.
– Не выспался чегой-то.
– Выспишься еще. Значит, твой хозяин послал тебя в Лубны, говоришь?
– Эге!
– У него там, видать, какая-нибудь сударка имеется, – вмешался пан Заглоба, – к которой он свои чувства с тобою и пересылает.
– Да разве ж я знаю, ваша милость!.. Может, и есть, а может, и нету.
Затем Редзян поклонился Богуну и пану Заглобе.
– Слава Иисусу Христу, – сказал он, собираясь удалиться.
– На веки веков! – ответил Богун. – Погоди же, соколик, не спеши так. А почему ты от меня утаил, что состоишь в услужении у пана Скшетуского?
– А потому что ваша милость меня не спрашивала, а я себе думаю, зачем это мне невесть что говорить? Слава Иисусу…
– Постой, сказано тебе. Письма господские везешь?
– Ихнее дело писать, а мое, слуги, отдать, да только тому, кому писаны, так что разрешите уж откланяться вашим милостям.
Богун свел собольи брови и хлопнул в ладоши. Тотчас же возникли два казака.
– Обыскать его! – закричал Богун, показывая на Редзяна.
– Истинный Христос, насилие надо мной совершают! – завизжал Редзян. – Я хоть и слуга, а тоже шляхтич! Вы, досточтимые господа, в суде за это ответите.
– Богун, оставь его! – вмешался пан Заглоба.
Но один из казаков уже обнаружил за пазухой у Редзяна оба письма и передал их подполковнику. Богун отослал казаков прочь, так как, не умея читать, не хотел, чтобы они об этом узнали, и, обратившись к Заглобе, сказал: