Огнем и мечом. Дилогия
Шрифт:
– Нету его, – отвечал Вершулл.
– Ваша милость, стало быть, комендантом крепости назначен?
– Так точно. Взамен Скшетуского: он уехал, а мне вверил гарнизон до своего возвращенья.
– А когда обещал вернуться?
– Ничего не сказал, сам не знал, видно, только попросил перед отъездом: «Если ко мне кто приедет, скажи, чтобы здесь дожидался».
Заглоба с Володыёвским переглянулись.
– Давно он уехал? – спросил маленький рыцарь.
– Десять дней как.
– Пан Михал, – сказал Заглоба, – хорошо бы, пан Вершулл ужином нас угостил – какой разговор на голодный желудок! За трапезой все и обсудим.
– Рад служить, любезные судари, я и сам как
– Оставайся начальствовать, пан Кшиштоф, – ответил Володыёвский, – ты годами старше, да и мне, верно, уехать придется.
Вскоре был подан ужин. Сели, поели. Заглоба, заморив червячка двумя мисками похлебки, обратился к Вершуллу с вопросом:
– А не имеется ли у тебя, сударь, предположений, куда мог Скшетуский поехать?
Вершулл отослал челядинцев, прислуживавших за столом, и после некоторого размышления ответил:
– Предположения есть, но Скшетускому очень важно, чтобы тайна была сохранена, оттого я при людях и не стал ничего говорить. Нам тут, похоже, до весны без дела стоять, вот он и воспользовался благоприятным моментом и, как мне кажется, поехал на поиски княжны, которая у Богуна в неволе.
– Богуна уже нет на свете, – сказал Заглоба.
– Как так?
Заглоба в третий или четвертый раз поведал, как все случилось, – рассказ этот он повторял с неизменным удовольствием, – Вершулл же, подобно пану Лонгинусу, слушал и не мог надивиться, а потом заметил:
– Теперь все ж Скшетускому полегче будет.
– Оно так, да ведь ее еще отыскать нужно. Людей-то хоть он взял с собою?
– Никого не взял, с тремя лошадьми да с казачком-русином только поехал.
– И правильно сделал, там без хитростей не обойдешься. До Каменца еще так-сяк можно бы дойти с хоругвью, но в Ушице и Могилеве уж точно стоят казаки – там зимовники хорошие, а в Ямполе главное казацкое гнездовье – туда либо с целой дивизией идти, либо одному.
– А почему ваша милость полагает, что он именно в те края направился? – спросил Вершулл.
– Потому, что она за Ямполем укрыта и ему об этом известно, но там сплошь овраги, буераки да непролазные заросли – даже если знать место, не вдруг отыщешь, а не зная и подавно! Я в Ягорлыке бывал, за лошадьми и судиться ездил. Вместе у нас дело бы, верно, пошло лучше, а как он там в одиночку – ох, не знаю, сомненье меня берет; разве что случай какой-нибудь дорогу подскажет, расспрашивать ведь, и то нельзя.
– Так вы хотели с ним вместе ехать?
– Хотели. Что теперь делать будем, а, пан Михал? Поедем следом иль не поедем?
– Предоставляю решать вашей милости.
– Хм! Десять дней, как уехал, – не догнать нам его, а главное, он велел здесь себя дожидаться. И бог весть, какой еще путь выбрал. Мог на Проскуров и Бар по старому тракту поехать, а мог и на Каменец-Подольский – не угадаешь.
– Не забудь, сударь, – сказал Вершулл, – это только мое предположение, что он за княжной поехал, а уверенности в том нет.
– Вот именно! – сказал Заглоба. – А вдруг он всего-навсего за языком отправился и вскоре вернется в Збараж, памятуя, что мы вместе идти собирались: сейчас бы ему нас ждать самое время. Ох, беда, не знаешь, что и придумать.
– Я б вам посоветовал подождать еще дней десять, – сказал Вершулл.
– Десять дней – ни то ни се: либо ждать, либо не ждать вовсе.
– Я думаю: не ждать; что мы теряем, если завтра же возьмем да поедем? Не найдет Скшетуский княжны, авось нам Господь поможет, – сказал Володыёвский.
– Видишь ли, пан Михал, тут все
– Тогда тем скорее Скшетуский может в какую-нибудь передрягу попасть, тут наша помощь и потребуется.
– И это верно.
Заглоба так крепко задумался, что у него даже жилы на висках вздулись.
Наконец он очнулся и промолвил:
– Я все взвесил: надобно ехать.
Володыёвский вздохнул облегченно.
– А когда?
– Отдохнем денька три, окрепнем душой и телом и поедем.
На следующий же день друзья принялись готовиться в дорогу, как вдруг накануне отъезда неожиданно объявился слуга Скшетуского, молоденький казачок Цыга, с вестями и письмами к Вершуллу. Услыхав об этом, Заглоба с Володыёвским поспешили к коменданту на квартиру и там прочли нижеследующее:
«Я нахожусь в Каменце, докуда сатановский тракт свободен. Еду в Ягорлык с купцами-армянами, с которыми свел меня пан Буковский. У них есть охранные грамоты от татар и казаков на свободный проезд до самого Аккермана. Поедем за шелками через Ушицу, Могилев и Ямполь. Останавливаться будем везде, где только живые есть люди. Даст Бог, найдем то, что ищем. Товарищам моим, пану Володыёвскому и пану Заглобе, скажи, чтобы в Збараже меня дожидались, ежели им других дел не найдется, ибо туда, куда я собрался, скопом никак нельзя ехать: казаки, что зимуют в Ямполе и лошадей в снегах держат, на берегах Днестра, вплоть до Ягорлыка, всякого заподозрить готовы. Чего я сам не сделаю, того бы мы и втроем не свершили, да и за армянина я сойду скорее. От души поблагодари их, пан Кшиштоф, за готовность помочь мне, чего я до гробовой доски не забуду, но ждать долее невмоготу было – каждый день новые приносил мученья, – да и прибудут ли они, я не мог знать наверно, а сейчас наилучшая пора ехать: все купцы отправляются за сладостями и шелками. Верного казачка своего отсылаю обратно, твоим поручая заботам, мне он ни к чему, только и опасаешься, как бы по неопытности не сболтнул лишнего. Пан Буковский за порядочность этих купцов ручается, да и мне они опасения не внушают. Верю: все во власти Господа, пожелает он – явит нам свою милость и мучения сократит, аминь».
Заглоба, закончив чтение письма, поднял глаза на своих товарищей, но те молчали. Наконец Вершулл сказал:
– Я знал, что он в те края поехал.
– А нам что теперь делать? – спросил Володыёвский.
– Ничего! – ответил, разводя руками, Заглоба. – Нет нам резону ехать. Что он к купцам пристал, это хорошо: заглядывай куда хочешь, никто удивляться не станет. Нынче в каждой хате, на каждом хуторе найдется, что купить; мятежники ведь разграбили половину Речи Посполитой. А нам с тобой, пан Михал, тяжеленько было бы в Ямполь добираться. Скшетуский черняв, как валах, ему легко за армянина сойти, а тебя твои пшеничные усики тотчас бы выдали. И в мужицком платье было б не проще… Благослови его Господь! А нам с тобой там, должен признаться, нечего делать – хоть и обидно, что нельзя руки приложить к освобождению нашей бедняжки. Зато, зарубив Богуна, мы Скшетускому оказали большую услугу: будь жив атаман, я бы за голову пана Яна не поручился.