Огненная Энна
Шрифт:
— Посмотри на меня, горничная королевы! — перебила ее Изи.
Энна умолкла и уставилась на подругу. Изи заговорила настойчиво, даже с легким гневом:
— Мы ничего не обсуждаем. Ты передо мной в долгу. А я хочу одного — чтобы ты жила. И приказываю тебе жить. Понятно?
Девушка кивнула. Изи никогда не отдавала ей приказов. И хотя инстинктивно Энна готова была воспротивиться, она вдруг поняла, что ей этого совсем не хочется.
Они отправились в путь росистым утром. Изи поднялась очень рано, оседлала их лошадей и нагрузила вьючную лошадку. Она прихватила из дворца несколько пухлых мешков с провизией и небольшую палатку вроде
Соседка Энны Дода вышла во двор проводить путешественниц. Изи дала ей подробные наставления на тот счет, если солдаты появятся здесь слишком скоро. А когда приедет король — в том, что он приедет, Изи не сомневалась, — Дода должна была рассказать ему о том, что затеяли подруги, и заверить его, что они вернутся до сбора урожая.
Первые дни они ехали под покровом Леса. Запахи влажной зелени, растений и цветов, неумолчный щебет птиц и стрекотание белок — все казалось Энне свежим и новым. Она слишком много времени провела в тесном зимнем шатре, а еще дольше ее мучило нетерпеливое, жадное желание огня. Энна размышляла о том, как оно непохоже на неторопливую жизнь Леса, медленный рост лишайников и мха, грибов, на то, как одно живое зависит от другого. Деревьям ведь не нужно умирать ради того, чтобы поддерживать птичьи гнезда.
Энне приходилось постоянно сдерживать жар и утихомиривать внутреннюю лихорадку, и сил для разговора у нее оставалось не много. А вскоре она заметила, что Изи почти так же встревожена, как она сама. Энна наблюдала за подругой, представляя, что слышит Изи от лесного ветерка, и гадала, успокаивают ли королеву голоса птиц и мягкое пофыркивание лошади или, наоборот, усиливают смятение.
Вечером они разбили лагерь в стороне от тропы. Изи считала, что лучше держаться подальше от людей, ведь, если королеву кто-то узнает, весть об их путешествии долетит до Столицы раньше, чем они пересекут границу Байерна. Ветер помогал Изи выбирать места, где никто не жил, а для определения пути по ту сторону южной границы Байерна у Изи имелась карта, срисованная из старой книги.
После одного такого дня долгого пути и молчания они устроились на ночь во впадине, образовавшейся между перепутанными корнями двух древних елей. Стояла ранняя весна, и ночной воздух холодил кожу.
Изи пила чай, пахнущий как влажное сено. Она и Энне предложила выпить кружечку, объяснив:
— Это поможет тебе сопротивляться желанию жечь.
— Нет, — отказалась Энна. — Я расслаблюсь и потеряю власть над собой.
Изи кивнула:
— Понимаю. Мне это помогает… немного. Впрочем, я не осмеливаюсь пить настой в течение дня. Мне необходимо слышать ветер, чтобы определять дорогу. Но сейчас, когда мы здесь одни, все обстоит не так уж плохо. От людей гораздо больше шума, чем от деревьев и птиц. А этот чай помогает мне уснуть.
Энна содрогнулась, несмотря на внутренний жар и постоянное давление тепла на кожу. Она бросила в костер несколько пучков сухой травы и разозлилась, когда они не вспыхнули сразу.
— Изи, я не могу делать вид, что мы такие же близкие подруги, как прежде. Я пыталась поджечь тебя и уже почти начала действовать против Байерна, и у тебя есть полное право ненавидеть меня.
Изи долго смотрела на огонь, а Энна вдруг заметила, что сдерживает дыхание. Через какое-то время Изи подняла голову.
— Это было очень больно, — сказала она.
Энна закрыла глаза, чувствуя себя последней мерзавкой.
— У меня нет ненависти к тебе, Энна, но ты ведь знаешь, сколько мне понадобилось времени, чтобы научиться доверять людям после того, как меня предали. А потом я вспомнила, что именно ты впервые пробудила во мне доверие пару лет назад, и для этого были причины. Еще я вспомнила, что Лейфер поджег тебя, но ты простила брата.
— Но почему, Изи? Почему ты так много для меня делаешь?
Королеву озадачил вопрос Энны.
— Ты лучшая подруга, какая только была в моей жизни. Когда я осталась совершенно одна, ты была рядом. Я знаю, что сейчас ты должна чувствовать себя такой же одинокой, и от этой мысли мне больно. Но прежде всего я делаю все это из чистого эгоизма. Я не хочу тебя терять.
— Я тебя не стою, — тихо произнесла Энна.
— У тебя были тяжелые времена, Энна. Не кори себя. Я думаю о том, через что тебе пришлось пройти. Мне даже представить трудно, каково это — когда тебя постоянно кусает огонь. Я знала, что ты крепко связана с ним, но даже не догадывалась, насколько ты сильна, пока не пришла тогда в Айболд и не увидела, что ты попала в руки очень опасного человека. Мне кажется просто невероятным, что ты так долго ему сопротивлялась. Больше месяца наедине с мужчиной вроде него, весьма опытным в искусстве слова… Поверь мне, любой другой на твоем месте сразу начал бы лизать ему сапоги, если бы он приказал.
Мысль о Сайлефе все еще вызывала у Энны странное чувство: все как будто перекашивалось в ней, словно в плохо сшитой кукле. Она неловко пошевелилась и поспешила сказать:
— Ты поступила очень храбро, явившись в Айболд. Я тогда… Мне стало гораздо лучше от твоих слов.
— Я была бы никудышной подругой, если бы не попыталась добраться до тебя. Помнится, несколько лет назад, во время одного яростного сражения, ты держалась рядом со мной, чтобы я не чувствовала себя в одиночестве.
— Правда? — Энна приподняла брови и улыбнулась. — Ну да, и в общем все прошло тогда совсем неплохо, а?
— Согласна. А следующий день после сражения стал лучшим днем в моей жизни.
Энна усмехнулась:
— Да, я помню, ты мне чуть не врезала, когда я предложила назвать новый лесной отряд «желтым отрядом», в твою честь.
Изи широко раскрыла глаза:
— Точно… — Она захихикала. — А помнишь, когда Рейзо получал из рук короля копье, он так дрожал, что едва удержал оружие?
Энна расхохоталась:
— И глаза у него были стеклянные; он даже моргнуть боялся из страха, что все это окажется сном.
Обе девушки рассмеялись еще громче, потому что воспоминание было действительно забавным и потому что им было так приятно смеяться… Сначала от содрогания тела Энна испытывала боль, она чувствовала, как пустота в ее груди тревожно дергается и в ней как будто трутся друг о друга острые осколки стекла. Но потом что-то встало на место, боль утихла, и смех Энны стал более естественным.
В эту ночь впервые после битвы, засыпая, она не боялась того, что больше не проснется. И на следующий день ей стало немного легче выдерживать дорогу. В дождливые ночи они ставили палатку и жались друг к дружке под ее тонкой крышей. Энна нашла в себе силы рассказать о том, о чем не могла говорить прежде. Рассказала, какой была смерть Лейфера и как она повлияла на саму Энну — словно кто-то вцепился в ее внутренности и разорвал их, как бумагу. А еще поведала, почему она прочитала тот пергамент и как новое знание стало казаться ей самым важным и самым прекрасным в мире.