Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо
Шрифт:
— Чего стоишь? Откуда? Кого ищешь?
У Егорши едва не сорвалось с языка, что он забрел сюда в надежде порасспросить как раз о них.
Саша Фадеев, поглаживая острый подбородок, с интересом осматривал военное убранство этого верзилы.
Егорша приехал во Владивосток с командой бронепоезда «Освободитель». Где искать ребят, ему растолковал Раев, — они случайно встретились на улице.
— Почему же он тебя не отвел к Ольге Андреевне? — накинулся Игорь. — Они работают в одном здании. Ольга Андреевна сейчас здесь, в горкоме партии.
Об этом-то Егорша знал. Больше того, Раев тащил его к Ольге Лазо, да Егорша застыдился. Он до сих пор переживал, что не смог выполнить задания и заставил
Саша Фадеев отправился в Центральное бюро профсоюзов (помещалось оно в том же здании, что и горком партии), кроме того, ему необходимо было зайти в редакцию газеты. Игорь уговорил Егоршу поехать с ним на 26-ю версту к матери. Мария Владимировна накормила их ужином. Ночевать на даче они отказались — некогда.
— Значит так, — говорил Игорь, пропуская Егоршу впереди себя в махающие двери отеля «Версаль». — Я недавно говорил с товарищем Луцким. Требуются проверенные люди. У меня сначала была мысль устроить тебя в охрану горкома партии, поближе к Ольге Андреевне. Нет, ты пойдешь в другое место: на Полтавскую. Там у нас… ну, да ты увидишь сам. Молчать ты умеешь, а не спать научишься. Обрати внимание: весь город дрыхнет без задних ног, а у нас все на местах. Такое дело, брат… Мы сейчас с тобой прямиком к товарищу Луцкому. Ну а потребуется — и к самому Лазо.
Бивачное житье в просторных коридорах Военного совета скоро прекратилось. Алексей Луцкий, недавно появившийся во Владивостоке, однажды обратил внимание, что по зданию от одной группы партизан к другой бродит и подсаживается вислогубый «браток» в неимоверных клешах, в бескозырке, чудом державшейся на лохмах. «Браток», балагуря, щедро подставлял кисет, а сам что-то высматривал, прикидывал. К вечеру Луцкий встретил его на самом верхнем этаже, в том конце, где помещались секретные комнаты.
— Товарищ, вам кого? — «Браток» вгляделся и панически дал деру. — А ну стойте! Остановитесь, вам говорят! Товарищи, задержите-ка мне этого типа… Давайте его сюда! Где комендант?
Схваченного увели, а коменданту пришлось выслушать немало ядовитых слов. Базар, а не штаб! Может быть, в коридоры Военного совета перебралась владивостокская «Мильонка»?
На следующий день Луцкий гневно выговаривал товарищам:
— Вы напрасно легкомысленно относитесь к японцам.
Они по-прежнему настойчиво ищут возможность обезвредить штаб. Вот вчерашний случай… Мы до сих пор имеем дело с агентурой, которая помогла высадке десанта. Поверьте, у них этим делом занимаются опытные люди. У японцев тут целая наука. Надо быть осторожнее.
Луцкий добился введения пропусков, в дверях внизу встал часовой с винтовкой.
Сам Луцкий занимал изолированное помещение, и мало кто из штабных был посвящен в его занятия. Знакомств он сторонился, держался сдержанно, любителей поболтать, пооткровенничать останавливал его спокойный взгляд сквозь стеклышки пенсне. Сергей Георгиевич с первого дня почувствовал невольное влечение к новому товарищу. Он всю жизнь уважал людей, обладающих внутренней силой чувством собственного достоинства. Зная, что Луцкий сидел в харбинской тюрьме, он представлял, как бесило тюремщиков умение этого человека держать себя. Таких людей ничто не заставит поступиться своими правилами и убеждениями.
Дальним Востоком Алексей Луцкий занимался всю свою жизнь. Накануне войны он окончил во Владивостоке военные курсы при Восточном институте и, блестяще зная японский язык, работал в управлении КВЖД. Он был старше Сергея Лазо на целых одиннадцать лет.
Во Владивостоке Луцкому был знаком каждый уголок. У него имелись свои люди в Корейской слободе
Разговор начал Луцкий, сказав, что в горкоме партии он познакомился с Ольгой Лазо.
— Она у вас что — историк? Нет? Но представьте, мы с ней очень интересно поговорили об истории Сибири и Приморья! Я, конечно, кое-что знал, но понятия не имел, что на Ононе, где она недавно воевала, давным-давно, семь веков назад, был провозглашен великим ханом Темучин. Мы его знаем как Чингисхана.
Лазо невольно улыбнулся. В свое время его тоже поразили недюжинные знания жены. В душной теплушке с китайскими переселенцами, под монотонный стук вагонных колес, она много рассказывала ему о чжурчжэнях, древнем народе, истребленном свирепыми и дикими монголами. Потом на Сучане, недалеко от деревни Сергеевки, где проходил памятный съезд трудящихся Ольгинского уезда, он своими глазами видел развалины старинных крепостей. На их стенах чжурчжэни насмерть бились с ордами Чингисхана. Здесь был их последний оплот… Ольга тогда удивила его, сердечно отозвавшись о просветительской деятельности некоторых сибирских миллионщиков-купцов. Отнюдь не все богачи были завязанными по глаза бездушными мешками с золотом. Например, Сибиряков подарил Иркутской мужской гимназии несколько полотен Айвазовского, скульптуру Антокольского «Иван Грозный», картины западных художников. Тем же Сибиряковым была куплена и подарена Томскому университету библиотека В. А. Жуковского — огромное богатство. Ольга сама пользовалась книгами этой библиотеки. А иркутский городской голова Владимир Сукачев? В его коллекцию входили полотна Репина, Верещагина, Клодта, Маковского. Его собрание было доступно для всех, детей пускали в галерею бесплатно…
Алексей Луцкий рассказал, что недавно он побывал на вечере местных поэтов. Интересно! Он назвал имена Асеева, Третьякова. Молодые поэты наладили печатание сборников, выпускают альманах, пристально следят за поэтической жизнью в далекой России, поклоняясь Маяковскому.
— Не читали, Сергей Георгиевич? Мне кое-что пришлось. Немного непривычно, но-о… В общем, советую.
Лазо стоило усилий подавить смущение. Успевает же человек!
Плотина неодолимой сдержанности прорвалась, едва кто-то из них упомянул о декабристах. Одному из них Алексей Луцкий приходился внуком. Сергей Георгиевич оживился и забыл о времени. Вспомнилось детство, Кишинев, юношеское увлечение Пушкиным. Надо же! Словно замкнулся некий круг. И вот он сидит на берегу океана с внуком одного из тех, кто сто лет назад положил свою жизнь, чтобы преобразовать Россию.
Суд приговорил Александра Луцкого к повешению, заменив затем смертную казнь вечной каторгой. По пути в Сибирь, в Тобольске, декабрист пытался избежать неволи, однако неудачно. Из Зерентуйского рудника он совершил побег, пробирался в Россию полтора года и случайно попался где-то за Красноярском. В Нерчинском руднике беглеца наказали кнутом и приковали к тачке. На каторжных работах он находился дольше всех своих товарищей и умер близ Нерчинских горных заводов лишь тридцать восемь лет назад.