Огненное побережье
Шрифт:
– Павел.
– Вот и хорошо, – ответил Вагиз. – Скучно ехать. А так можно поговорить о том о сем…
– Я эмигрант из СССР, только что приехал, – пояснил Павел, чтобы начать беседу.
– А по тебе и не скажешь – хорошо на иврите говоришь. – Вагиз достал из кармана пакет с финиками. – Будешь?
Павел не отказался.
– Мы, друзы, пустынники, – продолжил беседу полицейский. – Но нас в отличие от арабов приглашают служить в армии и полиции. Нам нравится жить в Израиле. Я служу в Вифлееме, там живут в основном палестинцы. А они относятся к друзам терпимее, чем к евреям, поэтому нас и посылают
Они разговаривали до самой Хайфы, где Вагиз сошел. В основном говорил он, а Павел лишь впитывал информацию о местных реалиях, слегка поддерживая разговор.
Сам он вышел на следующей остановке. Станция находилась в предместье Хайфы под названием Крайоты. Сойдя с перрона, Павел увидел такси, притулившееся неподалеку. Павел подошел к машине, прикинул, на каком языке разговаривать с водителем, и спросил по-арабски:
– Вы можете меня доставить… – Он назвал адрес.
– С удовольствием, – ответил водитель, действительно оказавшийся арабом.
Дом, где обитала Элис, стоял на побережье Хайфского залива. Между домом и морем проходила шоссейная дорога. Перешел ее и сразу оказался на берегу Средиземного моря. Слева – Хайфа, справа – Акко, а между ними – десятки километров непрерывного песчаного пляжа.
Найдя нужный номер квартиры, Павел позвонил. Дверь открылась, на пороге показалась Элис с широко раскрытыми от удивления глазами.
– Это ты?!
– Вопрос на засыпку, – сказал Павел и коротко поцеловал жену в губы.
Он зашел внутрь и сразу попал в гостиную – прихожей как таковой не имелось. Квартира была двухкомнатная, с большим чуланом, балконом и необычной планировкой, сильно отличавшейся от советских стандартов. Пол был покрыт не линолеумом и не крашеными досками, а каменными плитами. На подоконнике Павел заметил телефон, что его сильно обрадовало.
Он разулся и подошел к жене. В легком коротком платье и с разбросанными по плечам волнистыми волосами она выглядела обольстительно. Павел, ни слова не говоря, схватил жену в объятия и повалил на диван. Элис попыталась возразить, мол, сначала надо в душ, но Паша только буркнул: «Повременит», – и начал торопливо раздевать себя и ее. Одежда, как бабочки, летала по всей комнате.
Удовлетворив первый любовный голод, они вскоре сидели за кухонным столом и пили кофе. После принятия водных процедур Павел накинул на бедра банное полотенце. На Элис, кроме узкого купальника, тоже ничего не наблюдалось.
– Вот скажи, как меня вычисляют местные? Они сразу же признают меня русским. А я даже больше похож на еврея, чем ты. – Павел ткнул окурок в пепельницу и усмехнулся.
– Как вычисляют, не знаю, – немного подумав, ответила Элис. – Но здесь я тоже русская. Все, кто приехал из Союза, русские, будь ты трижды хоть грузин, хоть кто. Национальность не имеет значения – тут такое разномастье людей… Приезжают со всего мира. Население разделено по принципу «есть арабы, а есть все остальные».
– Понятно. Интернационал здесь весьма условный… Завари еще кофе.
Стрельцов сделал последний глоток и отодвинул чашку. Элис отошла к плите, а он задал очередной вопрос – его интересовало буквально все.
– А на какие шиши ты эту квартиру снимаешь? Она наверняка дорогая.
– Не очень. – Элис сняла
– Он что, настолько щедр? – Павел изобразил на лице крайнее удивление.
– Да ну, – отмахнулась Элис. – В Израиле родственникам помогают не деньгами, а советами, хотя бывают такие советы, что они дороже денег. Но когда в кармане дыра, а в желудке пусто, то одними советами не насытишься. Папа кому-то дал рубли в Москве, а дядя Меер отдал мне шекели в Израиле – такой вот своеобразный перевод. А как иначе?
Родители Элис действительно были весьма небедные. Отец работал главным врачом в урологической больнице, и высокопоставленные партийные мужи щедро его вознаграждали за избавление от геморроя и уретрита. Мать возглавляла швейную мастерскую, где, кроме всего прочего, занималась подпольным изготовлением модных юбок плиссе-гофре. По словам Элис, у ее родителей даже мыслей не возникало об эмиграции – им и в Союзе жилось хорошо. Павел как-то спросил ее, почему она так рвется в Израиль, на что получил неопределенный ответ: «Душно здесь».
– Дядя Меер – человек здесь очень уважаемый, – продолжала Элис. – Он переехал в Израиль чуть ли не в момент его создания, был знаком с Бен-Гурионом, царствие ему небесное. По его рекомендации я быстро оформила гражданство, и меня взяли на работу в известную здесь клинику. Зарплату платят очень приличную по местным меркам.
– Значит, теперь я буду числиться у тебя в качестве альфонса? – ехидно заметил Павел.
Элис откровенно обиделась:
– Ты не просто дурак, Паша, а зловредный дурак. Врезать бы тебе по физиономии, да маникюр жалко.
– Ладно, ладно, без обид. – Павел поставил ладони щитом. «А то и вправду по морде даст, она может». – Тоже устроюсь на работу, как только оформлюсь. Не собираюсь сидеть ни на твоей шее, ни на шее дяди Меера.
– Не торопись. Сначала осмотрись, прикинь, что к чему. Дядя Меер поможет. Надо будет к нему съездить в Кейсарию, у него там особняк на побережье. – Элис на некоторое время задумалась, а потом в упор посмотрела на мужа. – Денег на достойную жизнь нам хватит, не уборщиком же тебе работать, с высшим-то образованием! Некоторые назад в Союз уезжают, им возвращают советское гражданство. Там он был каким-нибудь профессором филологии или истории или актером, а здесь? Кому он нужен в Израиле с историей Российского государства? Поработал мойщиком посуды в кафе и побежал обратно… Они привыкли к еврейской культуре, сформированной в Советском Союзе, а здесь другие ценности. У торговцев и ремесленников на языке и в уме одни числительные.
Павел накрыл руку Элис своей ладонью.
– Не волнуйся так. Мне это не грозит, у меня специальность востребованная, и иврит я знаю. И еще старший лейтенант запаса, артиллерист – если война начнется, я ох как пригожусь!
– Типун тебе на язык! – возмутилась Элис. – А проблемы с ивритом действительно осложняют поиск достойной работы. Наши эмигранты к этому относятся весьма легкомысленно, пока петух жареный не клюнет. Выучат язык на потребном уровне и на этом останавливаются, крутятся среди олимов и общаются между собой по-русски… Правда, и я такая же, чему в ульпане научили, то и осталось. Но чтобы зубы дергать и коронки ставить вполне хватает.