Огненное сердце
Шрифт:
– Мы с партнером обдумываем такую возможность.
Димка закусывает щеку. Отчего ямочка на ней проступает еще отчётливей. Неприятно? Прости, малыш. Я тебе не зря сказала, что между нами быть ничего не может. Ты же не думал, что я шучу? Даже если мы потом заигрались.
– Ясно. Ну, я тогда пойду. Если что, ничего не планируй на выходные.
Димка поворачивается ко мне спиной и уходит. Как всегда, преисполненный достоинства. На фоне его я кажусь себе мелкой и мелочной. Хочется крикнуть вдогонку, что замутить корпоратив
На душе погано. «Мы с партнером», – кривляюсь я перед зеркалом. Ага. Как бы ни так. Нет у меня никого. И не предвидится. Хоть бери и соглашайся на стремное предложенье Сидельника. Но, черта с два, конечно, я на него соглашусь. Хоть эти мысли и мелькают в моей голове в порядке бреда.
«Дома будь в восемь», – падает на телефон с незнакомого номера. Впрочем, тон письма и его форма не оставляют простора для фантазии. Так со мной разговаривает лишь один человек. Сердце обрывается. Ухает вниз, отчего по телу расходятся горячие волны. Которые, впрочем, только подзуживают мою злость:
«А не пошел бы ты?» – набираю в ответ и по-детски отправляю номер в блок. Домой намеренно приезжаю ровно в восемь тридцать. Пусть собакам своим «место» указывает, а не мне. Я, конечно, понимаю, что Муса серьезно за меня вписался, но это не причина вести себя со мной вот так. И уж тем более исчезать из моей жизни почти на неделю без предупреждения.
С колотящимся сердцем выхожу из лифта. В холле тихо. Достаю из кармана ключи и проворачиваю в замке. Чужое присутствие ощущаю интуитивно. Так-то он подкрадывается бесшумно, даже воздух остается недвижим. Толкаю дверь. Захожу в квартиру. Муса разворачивает меня волчком и оттесняет к стене.
– Ка-а-акие люди, – протягиваю я и карикатурно заламываю руки. Гатоев в ответ смотрит на меня так, что в моменте становится стыдно за свое идиотское представление.
– Закончила?
– Ну, прости, что не с красной дорожкой тебя встречаю.
– Ну, прости, что не объявился раньше. Твои проблемы решал.
Мгновенно вспыхиваю. Не знаю, как ему удается одной меткой фразой меня осадить. Я теряюсь. Потому что как бы не пошел сейчас разговор, я все равно выставлю себя истеричной неблагодарной дрянью.
– А позвонить ты не мог? Просто сообщение сбросить? На худой конец, цветы мне послать.
– Цветы?
– Как вариант! – зло смеюсь я. – Чтобы я хоть чуть-чуть понимала, что происходит. И в целом. И между нами.
– Ты моя женщина. Что еще тебе разъяснить?
Когда он вот так это говорит, и правда кажется, что все понятно. Сердце тает. Чтобы не выставить себя полной размазней, все-таки замечаю:
– Муса, ты пропал на неделю!
– И я объяснил, почему. Завязывай скандалить. И сюда иди.
– З-зачем?
– Для закрепления пройденного материала.
– Что? – хлопаю глазами.
– Хочу убедиться, что ты точно поняла, как нужно относиться к своему мужчине. Ну? Может, я как-то дал понять, что меня можно посылать, а, девочка?
– Н-нет, – шепчу, облизав губы. – Я должна относиться к тебе с п-почтением. Как и ты ко мне! – взрываюсь в ответ на предъявы. Муса смотрит на меня с легким волчьим прищуром. Тонкие лучики морщинок убегают к вискам. Завораживающе красиво. Как и последовавший за этим белоснежный оскал:
– Принято.
И все? Типа, скандал исчерпан? Так до конца и не решив, как к этому относиться, замечаю:
– Мне надо в душ. А ты пока осмотрись, ладно? Не стесняйся, чувствуй себя как дома.
Быстро моюсь, проверяю гладкость стратегических мест. В чувствах полный сумбур, но сомнения все же перекрывает радость. И предвкушение. Мажусь перфорированным кремом. Наношу за уши духи. И выхожу к нему, распустив по плечам волосы.
– У тебя еды нет.
– Аха. Я же только с работы. Закажи, чего хочешь. Или… С твоего телефона нельзя, да? – сникаю. Муса дергает плечом. Тогда я протягиваю ему свой айфон: – Выбери, что ты любишь. Я всеядная.
Пока Гатоев листает меню, напряженно за ним наблюдаю. Ну не может же он не понимать, что жить так, как я живу эту неделю, не зная, что происходит, нельзя?! Я хочу знать, в какие игры меня втянули. Неведение убивает. И его «я все решу» не спасает ни капельки. У меня уже был мужик, который вроде бы все решал. От таких нельзя попадать в зависимость.
– Муса, расскажи, что происходит?
– А Сидельник не рассказал?
– Нет.
– Зачем же он тогда приезжал?
Почему меня не удивляет, что Гатоев в курсе его визита? Интересно, а про гончарку он тоже знает? Ладошки начинают потеть. И по затылку будто сквозняк проходится.
– Предлагал стать его любовницей. Представляешь?
Муса отрывается от заказа и, взмахнув длинными черными ресницами, метко ловит мой взгляд.
– Роковая ты женщина, Амалия.
– Да-да, вот так и узнаешь о себе что-то новое. На тридцать шестом году жизни, – со смешком замечаю я, и мы замолкаем. Гатоев заканчивает оформлять заказ, будто плевать ему на то, что я ответила Сидельнику, я – от обиды, что он ни о чем больше не спрашивает. А потом все же вываливаю как есть: – Я боюсь, Муса. Боюсь, что он отыграется на мне за отказ.
Слова, произнесенные вслух, будто высвобождают все мои страхи сразу. И я, совершенно не готовая к таким спецэффектам, вдруг понимаю, что не могу сделать следующий вдох. Грудную клетку будто тиски сжимают. Муса откидывает телефон и перетекает в пространстве к противоположному краю стола.
– Дыши! Давай, голову между коленей…
Первый глоток воздуха врывается в легкие с надсадным хрипом. За грудиной жжет.
– Вот так. Тщ-щ-щ. Ну, ты чего расклеилась? Зубы он обломает. Слышишь?